— Ты… не делала? — Столь уверенная, что знает, откуда взялись деньги, Эбигейл была поражена.
— Не то, чтобы я не помогала тебе… я всегда была в состоянии содержать тебя, но я не могла бы дать так много…
— Но если ты не могла дать такую сумму: откуда же, черт побери, она взялась? — У нее не было больше ни одного родственника в мире.
— Этого я не могу тебе сказать. Я обещала.
— Но тогда я была еще ребенком, — сказала Эбигейл, глядя на нее. — Неужели ты думаешь, что я не имею права знать это сейчас? Я должна знать, кто это был, чтобы по крайней мере поблагодарить его!
— Я всегда полагала, что ты должна это знать, — призналась Мариза. — Тем более что ты была как будто настроена против него. Что нехорошо и неестественно, поскольку он всегда относился к тебе по-доброму. Ведь он не был обязан…
— Да кто же это?! — вскричала Эбигейл, теряя всякое терпение. — Ты не можешь от меня это скрывать! Боже мой, да я и сама могу выяснить. Должны же были остаться какие-то документы.
Тетка долго молчала, словно переживая мучительную внутреннюю борьбу.
— Это был Мел, — призналась она наконец. — Муж Ванессы.
Мел мало изменился, разве что немного располнел, а волосы окончательно поседели. Он всегда был очень сдержанным человеком, с вежливыми, но несколько отчужденными манерами, которые заставляли Эбигейл в детстве робеть перед ним, а Ванессу — жаловаться на его холодность. Таким он остался и сейчас.
— Почему? Зачем ты это сделал? — спросила его Эбигейл, приехав в его роскошный пентхаус.
— Пожалуйста, присядь. — Мел указал па одну из двух кушеток, обтянутых светлой кожей, и подождал, пока она нехотя последовала его приглашению. — Может, хочешь выпить, Эбби? Теперь ты уже совсем взрослая.
— Спасибо, не нужно. Мне не выпить хочется, а услышать ответ.
Мел улыбнулся, пожал плечами и сел напротив, положив руку на спинку софы. Затем произнес довольно сурово:
— Я доверял твоей тетке и надеялся, что она сохранит тайну.
— Я заставила ее все рассказать. Ведь я думала, что это были ее деньги, а Мариза сочла неудобным принимать благодарность за чужой счет.
— Она была добра к тебе, Эбби?
И сам вопрос, и тон, которым он был ей задан, удивили ее. Голос Мела был проникнут искренней заботой. Она посмотрела ему в глаза и увидела в них теплоту и сочувствие.
— Конечно, — медленно проговорила она, стараясь привести в порядок свои мысли. — Тетя была добра ко мне. Она любила мою мать и ради нее взяла на себя заботу обо мне. Что было нелегко, ей пришлось многим пожертвовать. Она обеспечила мне чувство безопасности, в котором я страшно нуждалась, и даже по-своему любила меня. Мы с ней хорошие друзья. Но ты… ведь для тебя я никто! Зачем же ты дал эти деньги?
— У меня в них нет недостатка, — спокойно сказал Мел, обводя взором комнату. И ей не было необходимости следовать за его взглядом, чтобы по достоинству оценить роскошь обстановки: картины хороших художников на стенах, бронзовые статуэтки напротив широкого окна, за которым открывался великолепный вид на залив. Этот дом был одним из самых лучших в городе. — А Ванесса тебя любила. Думаю, что сделал это для нее. Ради ее памяти.
Эбигейл проглотила внезапно подступивший к горлу комок.
— Ты любил ее после того, что случилось, — сказала она ошеломленно, сделав это неожиданное открытие.
— Все любили Ванессу, — уклончиво ответил Мел. — Она была такая обаятельная. Ее нельзя было не любить.
Едва заметная сухая нотка в его голосе заставила Эбигейл почувствовать себя неловко.
— Но Ванесса думала…
— Я знаю, — пришел ей на помощь Мел, видя, что она колеблется. — Ванесса думала, что мне до нее особо нет дела. Она ошибалась. Просто мне было не под силу думать, что она была… неудовлетворенна. — Заметив, что Эбигейл слегка напряглась, а глаза ее удивленно расширились, он с улыбкой взмахнул рукой. — О, я не то имею в виду, о чем ты подумала. Нет сомнения, что в твоих глазах я выглядел уже тогда древним стариком. Может быть, и в глазах Ванессы тоже. Но я был вполне способен заниматься любовью со своей женой, и делать это хорошо. В этом смысле ей не на что было пожаловаться.
— Тогда почему…
— Почему она была недовольна жизнью со мной? — Мел пожал плечами. — Стремление к тому, чтобы все ею восхищались, естественная потребность молодой красивой женщины. Она страшно боялась подурнеть. Иногда я думаю, что ее ранняя смерть была благом, что она предпочла ее тому, чтобы жить, с каждым годом утрачивая что-то из своей незаурядной внешности. Не могу представить, как бы Ванесса пережила первую морщинку, первый седой волос… Кто знает, может быть, поэтому она и… Его глаза потемнели. Он смотрел мимо Эбигейл как бы внутрь себя, словно поддавшись какому-то неотступному, зловещему воспоминанию. — Может быть, — повторил он, как будто вслух отвечая на мучившие его сомнения, — дело было вовсе не в ребенке…
— Ребенке? — нахмурилась Эбигейл. — Каком ребенке?
При этих словах Мел словно вернулся на землю.
— Прости. Я забыл, что ты ничего не знаешь. Мы, конечно, не посвящали тебя во все детали. — Он сделал паузу. — Ванесса была беременна, когда погибла. Девять или десять недель…
Эта новость ошеломила Эбигейл. На несколько секунд она потеряла дар речи. Горькие воспоминания захлестнули ее.
— Ты думаешь, она покончила с собой из-за этого? Но это чудовищно! — Ванесса никогда не выражала особого желания иметь детей, но определенно была неспособна свести счеты с жизнью из-за перспективы родить ребенка.
Мел ответил:
— Конечно, но здесь все куда сложнее. — Он встал и отошел к окну. Мел стоял спиной к ней, засунув одну руку в карман, другая висела вдоль тела, и Эбигейл видела, как он безостановочно сжимает и разжимает кулак.
У нее самой руки были холодными. Упавшим голосом она произнесла:
— Это, должно быть, особенно тяжелый удар… потерять кроме жены еще и своего ребенка.
— А он не был моим. — Мел повернулся к ней лицом. — Я предупредил Ванессу перед тем, как она вышла за меня замуж, что не могу подарить ей детей. Она и сама всегда утверждала, что не хочет их иметь. Физические изменения, связанные с беременностью, страшно пугали ее. К тому же она очень боялась боли…
У Эбигейл на мгновение закружилась голова, дыхание перехватило.
Мел долго рассматривал носки своих до блеска начищенных туфель, прежде чем поднял глаза.
— Ирония в том, что я наверняка принял бы ее ребенка как своего собственного, как только бы первое… разочарование прошло. Не то чтобы я не знал о ее связях на стороне. Она никогда не была чересчур осмотрительна, и ей трудно было скрыть это от меня.
