Она тихо закрыла за собой дверь.
Аннабелл глубоко вздохнула и вернулась к своему занятию — раскладыванию скрепок. На столе лежала подшивка бумаг, которыми тоже следовало заняться, — вчера она заметила, что там был нарушен алфавитный порядок. Затем она могла бы пересмотреть планы относительно летнего меню, затем…
Задрожав так сильно, что едва удержалась на стуле, Аннабелл прижала кулак ко рту.
Мы любим тебя, Аннабелл.
В ней, волна за волной, прокатилось ответное чувство. Мы любим тебя… мы здесь…
Она закрыла глаза, крепко сжав веки, чтобы побороть слезы. Она никому не собиралась причинить боль, когда отвергла помощь Ивлин и Джесси. Она только хотела защитить себя.
Ее родители были энергичные, молодые, полные жизни. Она обожала их, и она потеряла их в одно мгновение. Ее любовь не помогла им остаться в живых. Она любила Адама, позволила себе желать его, и он тоже покинул ее.
Что хорошего было в любви?
Аннабелл открыла глаза, взглянула на тарелочку со скрепками и вздрогнула. Лишь немногие понимали ее стремление к совершенству. Она сама не всегда понимала его. Только знала, что, доведя то, чем занималась, до совершенства, могла на какой-то момент почти поверить, что победила обстоятельства. Превращая хаос в порядок, она чувствовала себя в безопасности, и жизнь наполнялась для нее смыслом. Ну, и куда привело меня это чувство безопасности? — горько спросила она себя.
В годы, прошедшие с момента гибели ее родителей, у нее были две, пусть эксцентричные, но прекрасные, родственницы, на которых можно было опереться, и которым можно было довериться. Вместо этого она боролась в одиночку, испытывая страх и пытаясь… скрыть его. В своей отчаянной попытке контролировать будущее и избежать новой боли она лишила себя и сестру семейного тепла, в котором они так нуждались. И отняла у своих теток возможность предложить любовь. Столько всего она могла бы иметь, если бы не боялась! Она могла бы иметь…
Адама.
Сознание этого проступило из вихря эмоций, переполнивших ее сердце, так что казалось, оно вот-вот разорвется на части.
Шесть лет назад Адам не покинул ее. Он просто отправился за мечтой. И если бы у нее было достаточно мужества, она могла бы ждать его, поддерживать его и потом… Кто знает?
Она думала, что проявила храбрость там, на взморье, когда сказала ему, что хотела бы провести хотя бы одну ночь с ним, но она и тогда не была храброй. То, что она сказала ему, было отговоркой и ложью. Одна ночь, один уик-энд, одно лето… Жизни не хватило бы, когда речь шла об Адаме.
Простая мысль о том, чтобы любить его всю жизнь, вызвала у Аннабелл панику. С Адамом она никогда не сможет предсказать будущее. Даже если бы она любила его крепко и долго, в один прекрасный день она причинит ему боль или сама испытает боль — потому, что жизнь не вечна. И потому, что жизнь никогда не остается неизменной надолго. Единственное, что может быть постоянным в любви к Адаму, это… любовь к Адаму.
С первой слезой, что скатилась по ее щеке, Аннабелл поняла, что сегодня она не совладает с собой. Годы, когда она держалась, оставалась сильной, превратили ее в сосуд потаенных эмоций, который сейчас переполнился, несмотря на его глубину.
И она — расплакалась. Она плакала по родителям, по Лианн и по себе, по тем годам, когда они были вместе, и по тем мгновениям, которые навсегда останутся у нее в памяти. Она плакала по себе, молодой женщине, и по мечтам, от которых она отказывалась, когда угроза разочарования убивала красоту надежды. Аннабелл плакала по страсти, которую вызывал только Адам и которую он унес с собой, когда ушел.
Потом Аннабелл оплакивала настоящее… потому что, безгранично любя, она должна быть готова к тому, что причинит безграничную боль…
Она глубоко вдохнула, когда у нее уже не было слез, и медленно выдохнула. Достав бумажную салфетку, она вытерла лицо, высморкалась и стала думать, что ей теперь делать.
Аннабелл по-прежнему не знала, какие чувства испытывает Адам и искренни ли они. Возможно, он был сейчас дома и благодарил свою счастливую звезду за то, что они вовремя остановились и избежали дальнейшего осложнения их отношений. Если бы она призналась в своей любви, это вызвало бы у него, скорее смущение, чем радость.
Потом она думала о любви и о смелости. О том, что смелость предполагает действия при отсутствии гарантий. И чтобы любить, требуется вся смелость, которой вы обладаете.
Адам подъехал к дому, испытывая нетерпение человека, у которого были планы на вечер.
Погруженный в свои мысли, он поднимался по ступеням веранды, когда вдруг увидел ее, сидевшую на качелях со сложенными на коленях руками. На ней была длинная прозрачная юбка и облегающий свитер.
— Белл? — От удивления он замедлил шаг, и его сердце бешено забилось. — Привет. Что ты тут делаешь?
Было глупо так начинать разговор, но Адам определенно не ожидал увидеть ее здесь, на веранде. Он предполагал, что после того, как он испортил все там, на взморье, ему повезет, если она не продаст дом и не уедет, куда глаза глядят.
Аннабелл взглянула на него своими огромными голубыми глазами и улыбнулась.
— Возвращение на место преступления. Ты, кажется, так это назвал?
Ему оставалось сделать еще несколько шагов к ней, но он остановился.
— Прошлой ночью мы ничего не прояснили. — Ее голос звучал твердо. — Но, понимаешь, тяжело работать, когда голова занята посторонними мыслями. Ты это замечал когда-нибудь? — Она подождала и, когда он кивнул, продолжила: — Обычно, когда меня что-то тревожит, я энергичнее берусь за работу, однако на этот раз… — Она пожала плечами.
Адам приблизился к качелям. Он намеревался позвонить ей сегодня вечером, спросить, может ли он просто поговорить с ней, хоть и опасался, что она швырнет телефонную трубку. Но вот Аннабелл здесь, облегчив ему тем самым первый шаг. Робкая улыбка надежды появилась у него на губах.
— Аннабелл, я так рад, что ты пришла, я… — Он замолчал, когда она протянула ему маленький бархатный мешочек. — Что это?
— Твое кольцо. Я положила его сюда, чтобы не повредить его. Это прекрасное кольцо, Адам. Я не хотела бы, чтобы с ним что-нибудь случилось. Я… — Чувствуя, что вот-вот собьется, Аннабелл сделала глубокий успокаивающий вдох. — Лианн и тетки знают правду, так что нет смысла притворяться — я имею в виду помолвку. По правде говоря, мне никогда и не нравилась эта затея.
Улыбка исчезла с лица Адама. Он механически взял мешочек, пальцы его гладили мягкий материал, касались кольца внутри.
— Да, тебе это не нравилось.
Аннабелл покачала головой.