не заходит?
Пока Тичерина обдумывала ответ, я успела взять себя в руки.
– Верни деньги! – сказала Веня.
Я предложила ей немецкого господина: хер вам.
– Я сама буду следить! – бесновалась она.
– Валяйте! – я ничего не имела против. – Окоп в холодильнике, цейсовский бинокль, связка ручных гранат… А я запишу «Мелодию смерти» на диск. Чтобы все было пафосно и красиво. Пойду, Дмитрию Сергеевичу звякну. Он мог бы дать нам кучу советов по ведению партизанской войны.
Это, кстати, чистая правда. Жанна Валерьевна показывала его медали. Но сильно пе-реживала, что Дима испортил руки и никогда уже не сможет вернуться в операцион-ную.
Как он, страдает наверное, качая в искалеченных руках свои миллионы. А мог бы сейчас в хирургии работать, зарплату в три копеечки получать. Бедный. Наверное, плачет по ночам. В какую-нибудь модель уткнется и плачет…
Я сейчас всеми силами пытаюсь выкорчевать его из своих фантазий. А это очень непросто. Все равно, что пытаться выдернуть карту из основания карточного домика. Когда из моих мечт пропадает Дима, я обнаруживаю себя саму плачущей. Только не в модель, а в подушку. И настолько пьяной, что остаток ночи провожу, обняв унитаз.
– Веди себя со мной вежливо! – пригрозила Тичер.
– А то – что? – подчеркнуто вежливо перебила я. – Побьете?
Елена недовольно нахмурилась. Вспомнила подробности того далекого вечера, когда рискнула и сделала вид, будто пацифистка.
– Вот еще!
– Правильно, – одобрила я, взбивая подушку. – Миру – мир, детям – май, а цветам – конфеты.
На этом мы расстались.
***
Я проснулась от того, что кто-то толкнул меня в бок и прошипел «У нас воды нет!», я с трудом открыла правый глаз и непонимающе посмотрела на Лерку.
– Как – нет?
– А вот так!
Проведя ревизию на кухне, я обнаружила отсутствие половины остававшегося у меня майонеза. Предсказав Тичеру долгую и мучительную смерть, я рванула к ней в комнату:
– Ты, сука старая!..
Испуганная Алька выглянула из-под одеяла, не в силах спросонья понять, чем она опять насолила.
– Она уже свалила! – с досадой в голосе, пробормотала Лерка и продолжая тихо говорить про Тичера гадости, пошла чистить зубы.
Вскоре, она примчалась назад с повторным сообщением:
– У нас воды нет!
На этот раз, ни горячей, ни холодной…
От такой «приятной» неожиданности нас охватила ностальгия.
Совсем, как дома!
Проснешься, бывало, утром и выясняешь, что воду отключили. На месяц. Правда, впечатление немного портили воспоминания об объявлении, мозолившем глаза всю неделю, но мы только сейчас догадались, что произойдет 10.21.99 с 13:00 до 18:00, так что, это предупреждение нас не коснулось.
Пришлось умываться остатками питьевой из бутылки и сидеть дома.
Дело двигалось к вечеру и делать нам было нечего. Мы включили музычку и быстро выучив припев из одной песни, весело подпевали. Вскоре, Ольга совсем разбушевалась и потащила на балкон колонку, голосящую:
Плачь, плачь,
Танцуй, танцуй!
Беги от меня, пока не поздно!
Удивленные корейцы задрали вверх головушки и как-то странно посмотрели на роща агащи, во всю глотку распевающих что-то на роща языке. Честно говоря, я и сама не люблю, когда люди вытаскивают свои музыкальные пристрастия на всеобщую презентацию, утверждая, что очень хотят порадовать этим окружающих. Особенно после того, как мои малолетние соседки все лето «радовали» меня откровениями «Иванушек», которые выяснили, что снегири – не гири и жаждали поделиться своим открытием со страной.
Поэтому, на балконе меня не было и честь перемолвиться парой слов с охранником, что сидит во дворе в специальной будочке днем и ночью, выпала на мою долю. Не успела я даже сообщить ему, что хангук маль мола, то бишь по-корейски не понимаю, как в дверь затрезвонили, а на экране домофона возникла взволнованная Елена.
Третьим пришел разъяренный дядюшка.
Брызгая слюной, дал понять, что он недоволен. Избаловался в своей Корее, не оценил российской эстрады. В общем, мы покивали, поклялись больше не нарушать покой Чхунчхона и петь только в «караоке». Посочка обиделся, что ему больше не за что на нас орать, потому что мы даже не пьяные! И ушел в свою комнату.
Пострадала ни в чем, на этот раз, не повинная Елена, которую он позвал с собой, и мы решили, что сегодня, в виде исключения, не будем ее дергать, разве, если она будет очень настаивать!
P.S. Воду дали ровно в 18:00, как и обещали!
22.10.99г.
Эпическая сила японских богов!
Оказывается, Венька действительно кувыркалась с моим отцом! Не разово, а посменно. Когда он не спал с маман, или с ее дорогой подругой Оксаной.
Ничто, как говорится, не предвещало беды, когда мне опять позвонила маменька. Она, кстати, единственная, кроме Жени, кто нам звонит. У остальных нет денег на международные разговоры. Лерка, сидевшая рядом с телефоном, послушала и кивнула:
– Линка, тебя! Мама.
Тичер выхватила трубку:
– Таня? Здравствуй! Это Лена Семенеченко… Из школы!.. Да… Нам надо с тобой серьезно поговорить.
Мы как раз ели в общей комнате, где стоит телефон, а в трубке очень сильный динамик и все все слышали.
– Семечка, ты шутить изволишь? – закудахтала со смеху моя мать. – Я тебе неясно тогда вписала по почкам?.. Кан сказал мне, Злобина на тебя кладет, так же резко, как ее незабвенный папочка, но…
– Девочки, выйдите! – жестами приказала Елена.
Никто и с места не двинулся.
Нам не терпелось знать больше.
– …но что она тебя бьет! – смех. – Блин! Ты бы не позорилась, что ли?
– Твоя дочь поедет домой, если не уймется! Кан мне пообещал.
–Ты-и, – сказала маман, растягивая гласные, из чего я сделала вывод, что женщина напилась, – ты – су-у-ука! Ты че это о себе возомнила, а?! Мне по хер, что ты к нему ласты свои, усохшие клеишь, но мою дочку в это дерьмо не вмешивай.
– Это Кан тебе сказал, что я ласты клею?! – взвизгнула она, теряя терпение и я рассмеялась.
Дословно, Кан сказал следующее: «Я – что, второй выбор всех тех, кого ебал Витя?!»
– Не прикидывайся дурой! Я говорю про Андронова. Не смей впутывать в это моего ребенка… И дай ей трубку!
Тичер издала горлом непонятный звук.
– Трубку ей дай, – повторила маменька, – иначе я тебе клянусь: я тебя встречу прямо в аэропорту и так уделаю, что то, что в молодости, тебе покажется гаремными ласками!
Глядя на Тичера, как советский солдат на фашистское знамя, я взяла протянутую мне трубку и ворчливо сказала:
– Ты мне сегодня, словно родная мать… Курнула что-то не то?..
– Зайка, не говори так. Я ведь лишь одного хочу… Ты говорила с папой?
Я вздохнула и села.
– Нет. С чего ты взяла?
– Дима собирался… Неважно, – она расплакалась. – Я думала, он поможет… Ты ведь его единственная дочь.
– Мама, не плачь, хорошо? Он тебя не стоил. Он твоей слезинки не стоил. Он просто больной на всю голову, он мудак и скотина. Мы не нужны ему, он никогда ей на этой почве не позвонит. Успокойся, ладно? Я пришлю денег.
Она все плакала. Прощения у меня просила за
