— А потом вернуться сюда?
— Мама готова покинуть Европу, — ответила она, довольная таким решением. — Подумывает купить хорошую квартиру в Сиднее поближе к порту.
— Ей придется выложить кучу денег, — хмыкнул Берн.
— Клод был очень щедр к маме.
— В свою очередь, она проявила щедрость по отношению к тебе и Керри, — кивнул он.
— Все получилось отлично, — удовлетворенно подтвердила Тони.
— А ты тут ни причем?
— Я кое-что подсказала.
— Каким образом?
Слезы навернулись ей на глаза.
— Скажи, что любишь меня.
Берн взял ее руку, поднял, поцеловал.
— Не плачь, Тони.
— Лучше, если я улыбнусь?
— Я не могу вынести твоих слез, — отрывисто буркнул он. — Мы не одни, хотя Зоэ тактично оставила нас наедине.
— Я не в силах забыть прошлую ночь. — Ее лицо просветлело.
— Обещай, что никогда не пожалеешь.
— Пожалею? — повторила она недоуменно, словно не поверила своим ушам. Потом покачала головой, как будто тяжесть воспоминаний была слишком велика. — Я же люблю тебя.
— И никогда не полюбишь другого? — небрежно спросил Берн, но глаза были серьезны.
— Какого ответа ты ждешь?
— Никогда? — настаивал он. — Потому, что я бы никогда не отпустил тебя. Ты смотришь на меня своими огромными фиалковыми глазами с таким отчаянием. Разве ты не знаешь, что для меня прошлая ночь означала то же самое, что и для тебя?
Тони отвернулась, перебирая в памяти сказанные им тогда слова.
— Знаю, — прошептала она. Наступила пауза.
— Это может показаться жестоким, но я хотел бы, чтобы ты уехала с Зоэ. Исполни свой долг. Осмотрись, подумай. Когда будешь готова, возвращайся, — наконец заявил Берн, словно приняв решение.
Шок — вот что она испытала от его слов.
— Значит, ты меня отпускаешь?
— Даю тебе полную свободу — это главное. Удивительно, как легко страсть может превратиться в гнев!
— Очевидно, тебе будет лучше, если я уеду. — Тони не знала, куда направить те бурные эмоции, которые вызвало их сближение.
— Нет, мне это совсем не нравится, но ты должна подумать, — упрямо заявил он.
— О чем? — Тони задрожала от нестерпимого блеска его серых глаз. — Мне не нужно «думать»!
Берн вгляделся в ее расстроенное юное лицо.
— Нет, нужно. Немного. Последние несколько недель эмоционально были очень насыщенны. Свадьба вскружила всем голову. Мы оба это знаем. Хочу, чтобы ты спустилась на землю.
— Что, не веришь в мою любовь к тебе? В этом все дело? Ты никому не веришь, Берн!
— Ты не совсем понимаешь ход моих мыслей. Знаешь много, но еще больше тебе предстоит узнать. Не усложняй все для нас обоих. Это всего лишь короткая разлука, чтобы ты разобралась в своих чувствах.
— Разве это не странно после того, что случилось? — Ее гнев улетучился так же быстро, как и возник. Она сплела пальцы, сложила руки на коленях. — Может, выпьем кофе? — предложила Тони неестественно любезным тоном. — Я испекла шоколадный торт.
— Тогда я просто должен его попробовать. Тони изящным движением поднялась с кресла.
— Так приятно, когда кто-нибудь заглянет на огонек.
Даже любовь имеет острые углы.
Берн ни разу не позвонил ей. Он писал только письма. Длинные, подробные письма, которые становились все длиннее. Она не могла делать вид, что это любовные письма, и все же они дышали такой непосредственностью, что ей казалось: он здесь, рядом. Помимо домашних новостей, Берн давал Тони массу советов. Замечательных советов старшего брата, которые она когда-то мечтала получить от Керри, но так и не дождалась. Если не знать, как все происходило на самом деле, можно было подумать, что та незабываемая ночь, которую они провели вместе, — плод ее фантазии. Фантазии, рожденной опасной игрой с огнем. Иногда по ночам горькие слезы разочарования катились по щекам Тони. Тоска по Берну становилась настоящей пыткой.
Зоэ понадобилось немного больше времени, чтобы попрощаться с друзьями, продать квартиру и закончить все дела, чем она планировала. Когда они уже назначили дату отъезда в Австралию, у Клода случился сердечный приступ. После развода он вернулся в свое чудесное поместье шестнадцатого века в долине Луары, но постоянно поддерживал контакт с Зоэ. С тех пор, как их пути разошлись, отношения стали более дружескими. Клод, будучи на двадцать лет старше Зоэ, питал к ней искреннюю симпатию, но не мог выдержать ее кипучей энергии и сексуальных потребностей. Теперь, когда эта необходимость отпала, всякое напряжение исчезло. Узнав о его болезни, Зоэ тут же собралась к нему.
— Может, и ты со мной поедешь, дорогая? — спросила она. — Клод тебя так любит. Уверена, он оставит тебе что-нибудь в своем завещании.
— Мне ничего от него не нужно, мама. Передай привет и скажи, что я желаю ему скорейшего выздоровления.
Сможет ли она когда-нибудь понять свою мать? Расставшись, Зоэ и Клод стали практически неразлучны. Для Зоэ всегда было важно, чтобы мужчина мог ее рассмешить, а Клод умел рассказывать замечательные истории на четырех языках.
К субботе Зоэ не вернулась, но звонила каждый день с отчетом о здоровье Клода. Слава Богу, его жизнь была вне опасности.
Клод не хотел, чтобы Зоэ возвращалась в Австралию, но она пообещала, что будет подолгу гостить у него каждый год. Хорошая еда, великолепное вино, сигары, с которыми он не мог расстаться… Такова жизнь Клода. Это и привело его к сердечному приступу, думала Тони.
Оставшись одна, она решила принять приглашение приятелей и пойти с ними на обед, но зайти потом еще и в ночной клуб отказалась. Вот, что сделал с ней Берн. Она была не в состоянии думать о чем-то или ком-то еще. Ее продолжала томить тоска. Если быть совершенно честной, придется признать, что ее вообще ничто не радовало. Конечно, можно поехать домой и без Зоэ. Живя в Париже, прекрасном романтическом городе, одном из величайших впечатлений ее жизни, Тони страдала от одиночества и скуки. Каждой клеточкой своего существа она стремилась к черноволосому мужчине с серебристо-серыми глазами, который одним своим присутствием заставлял воздух вибрировать.
Друзья высадили ее у дома. Минут через десять раздался звонок в дверь. Наверно, Зоэ.
Больше никто войти в подъезд не мог: безопасность жильцов поддерживалась на должном уровне. Вполне в духе матери — даже не сообщила о своем приезде.
Открыв дверь, Тони испытала сильнейший шок, у нее чуть не остановилось сердце.
На пороге стоял Берн, на лице — улыбка, в руках — дюжины две красных роз.
— Ты не пригласишь меня войти? — спросил он так непринужденно, будто они и не расставались. — Или шок слишком велик?
