моей дочери? — сурово смотрел он на меня своим прожигающим взглядом. — Помню, ты тогда высказался, что тебе это и не нужно. Что же изменилось?
— Я всего лишь хочу попросить у нее прощения.
— За то что изуродовал ее?
Все во мне перевернулось, когда услышал эти слова. Вспомнилось ее милое личико.
Но ведь было все нормально — я ведь видел! Или нет? Или я был настолько в невменяемом состоянии от случившегося, что даже не заметил?
Стоп. Я видел ее недавно, но не успел подойти, и издалека все казалось обычным, даже наоборот — еще издалека было видно, что Маша похорошела со времен третьего курса. Получается вблизи все иначе?
— Я не…
Слова застряли в горле, и я сам не знал, что хочу сказать. Я не знал? Не хотел? Не виноват?
Но последнее точно было неправдой, потому что стукнул ее машину именно я. Да, фактически я не был виноват, но если бы я был в нормальном своем состоянии — реакция моя была бы четче, и я нашел бы выход не врезаться так резко в машину справа.
После его слов тогда я пообещал себе никогда больше не вести себя так безответственно.
— Если ты действительно хорошо к ней относишься, то оставь ее в покое. Не нужно ей напоминать о себе. Она уже итак из-за тебя настрадалась. А если ты все же не послушаешь сейчас меня, то проблемы у тебя в бизнесе будут такие, что пожалеешь, что вообще посмотрел на Машу.
Меня и тогда не особо напугала его угроза, но на меня произвели эффект другие его слова.
Она уже итак из-за тебя настрадалась…
Он был прав. Да и кто, как не он знал, каково было Маше после моего поступка тогда, когда я, по сути, просто использовал влюбленную в меня девочку.
Помню, как сник после этих слов и принял его правила игры, снова пообещав, что Машу больше не побеспокою. Я оставил идею поговорить с ней, потому что так и правда мог сделать только хуже той, о которой часто думал в последнее время, и которая засела где-то в районе солнечного сплетения, а может и сердца. И удавалось мне себя сдерживать ровно до того момента, пока не увидел ее с тем, кого ненавидел еще больше ее папаши — с ублюдком Ромой. И так как я уже знал, где она работает, на следующий день, не утруждаясь новыми поисками, приехал сразу к ней.
Тогда еще больше, чем желание насолить ее парню, мною двигало желание попросить прощения, но все выглядело так, будто Маша была не в курсе, и ее отец действительно решил сохранить произошедшее в тайне. Я решил не поднимать эту тему, еще и потому что никаких увечий я на Маше не заметил, и подумал, что соврав, ее отец просто нашел способ вызвать во мне чувство вины и отгородить тем самым от дочери.
Но он тогда не соврал. И я действительно изуродовал Машу. Не лицо, нет. Хотя в голове почему-то при таких словах рисовался лишь такой исход, но все же та авария не прошла для нее бесследно. Но самое ужасное, такой огромный шрам мог означать, что могли быть повреждены и органы. Какое счастье, что она осталась жива… Я бы не пережил другого исхода.
Увидев результат того происшествия своими глазами, я оцепенел. Потом пытался понять, почему не заметил кровь в тот момент. И вспомнил. Конечно, я мог не заметить тогда кровь — Маша была в черном платье, на котором красные пятна скорее всего не были видны.
Не знаю на что я надеялся: что она не видела того, кто вырулил в ее сторону, на автомате спасая свою жизнь, или что отец не сказал ей, что это был я. Но если она все знала и помнила, то зачем так жестоко молчала распаляя во мне любовь? Зачем?
Я думал она действительно не помнит, но выходит она все знала и просто решила поиграть. Когда она собиралась сказать, что все помнит и ненавидит меня за это, и что наша близость была лишь планом ее мести? Когда я бы еще больше привык к мысли, что мы теперь вместе?
Вспоминаю ее, и никак не вяжется ее поведение, ее искренние реакции в некоторых моментах с ее лживой игрой. Но я также был слеп с Ангелиной, считая, что та от меня без ума. Поэтому не лучше ли верить словам, которые отображают все намного яснее.
Еду в Москву, потому что нет сил оставаться в доме, где все успело пропитаться Машей. Запираюсь в квартире, не желая ни с кем контактировать. Так хреново и пусто на душе, что кажется, будто вновь поднимается температура, только на этот раз я не хочу видеть даже Машу с ее жестокостью. Смешно: “Я не хочу”. Будто от моего хотения что-то зависит, и сама Маша горит желанием быть сейчас со мной.
Беру градусник и меряю температуру — всего лишь 37. А так паршиво будто вот-вот откинусь. Но прислушавшись к своему нутру, понимаю, что дело вовсе не в физических ощущениях — мне хреново на душе.
Меня всегда выручал Андрей. Раньше меня бесило, что я ему в трудных ситуациях всегда открывался по полной, а он всегда был закрытым как показ эксклюзивной коллекции. А сейчас я его понимаю. Не хочу никого видеть: ни Кристину, ни даже его — того, кто выслушивал и помогал всегда.
Хорошо, что завтра уже на работу и дел там накопилось немало, из-за того что строго наказал своим меня не беспокоить, если дело не требует моего личного вмешательства, как было с курьером и документами. Уверен, бизнес и в этот раз придаст мне сил.
Но это будет завтра, а сегодня я вдоволь позволю себе пережить жестокость Маши, которую я, возможно, и заслужил.
Ложусь прямо на мягкий ковер на полу, потому что лень идти до кровати, расправлять ее, принимать душ, и верчу в руках телефон.
Нет, все же не срастается в голове Маша, которую я знаю, и ее поступок. Может она погорячилась, и эмоции взяли верх? Может она не планировала эту свою месть? Я должен с ней поговорить.
Набираю ее номер и тут же понимаю, что она меня заблокировала. Решаю проверить догадку и, зайдя в мессенджеры, вижу ее аватарку без фото с подписью “была очень давно”. И это и есть ответ.
Маша
Еду к папе. Потому что
