Она раздвинула тяжелые шторы. Было довольно трудно открыть старое окно, не причиняя вреда обожженным пальцам, но, проявив максимум осторожности, Ева справилась с этой нелегкой задачей. Поток ледяного воздуха вместе со снегом ворвался в комнату. Ветер прижал к ее телу легкую батистовую рубашку. Бросая вызов холоду, она высунулась в окно. Все вокруг было покрыто снегом. Тишина этого белого мира пугала ее. Не было слышно ни одного звука — нет, один все-таки был. Кто-то скреб стену под ее окном.
По-видимому, человеку, одетому в черное, не хватало оборудования и инструментов для каменной стены.
— Я вызвала полицию! — громко закричала она, глядя вниз.
Фигура, которая до сих пор двигалась с ловкостью кошки, вдруг наклонилась в сторону, услышав ее крик. Ева вздохнула с облегчением, когда человек вернулся в прежнее положение. Он посмотрел вверх, и Еве показалось, что она попала в нереальный мир.
— Что вы здесь делаете?
— А что это вам напоминает? — послышался голос слегка запыхавшегося человека.
Перепуганной Еве это напоминало Дрю, уцепившегося за гладкую каменную стену по крайней мере в двадцати футах над землей, вымощенной булыжниками.
Ева вглядывалась в темноту, тщетно пытаясь увидеть что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее руку или ногу. Он мог упасть в любую минуту.
Ева поняла, что высказала свои опасения вслух, только тогда, когда услышала его нетерпеливый ответ «Я не упаду». По голосу можно было понять, что отсутствие веры в его способности раздражало Дрю.
— Отойди от окна, — приказал он, оказавшись в результате своего медленного, но равномерного восхождения почти на уровне рамы.
Ева исполнила приказ, и спустя несколько секунд Дрю положил локти на каменный подоконник. Слегка застонав от усилий, он перевалился через него и с грацией гимнаста приземлился на пол. Он выпрямился, стряхнул снег с волос, с любопытством оглядел старинную комнату и только потом спокойно закрыл окно.
К тому моменту, когда его голубые глаза остановились на ее лице, Ева поняла, что на самом деле он был не так спокоен, как казалось. Нельзя было назвать его действия необдуманными, но в них было и едва заметное напряжение. Он словно находился под действием огромной дозы адреналина. «А может быть, — сердито подумала она, — ему нравилось рисковать собственной шкурой».
— Ты залез ко мне так, будто упражняешься в этом каждый день.
В своей черной одежде он казался особенно худым и имел даже несколько угрожающий вид. «Мне не говорили, что обезболивающие могут вызвать галлюцинации. Кроме того, мурашки на моем теле — это уж точно не иллюзия», — решила она, растирая замерзшие голые плечи.
— Знаешь, твоя комната просто ужасна. Я имею в виду, до нее очень трудно добраться. — Он стащил с себя черные кожаные перчатки и пошевелил уставшими от напряжения пальцами.
Под его жадным взглядом было легче, чем обычно, выслушивать лаконичную критику.
— Если бы я знала, что ты собираешься залезть ко мне на балкон, я бы попросила тетю Эмили дать мне другую комнату. — На кончиках его ресниц лежали снежинки; под ее неподвижным взглядом они начали таять.
— В такую погоду балкон бы значительно облегчил подъем, — с усмешкой признался он.
Самообладание изменило ей.
— Да как ты мог быть таким безответственным? — закричала она. — Ты же мог погибнуть! — Страх душил ее, как ядовитый дым, не оставляя места для других ощущений.
— Это я-то безответственный! — Его рот открылся и снова закрылся с резким звуком. — Как… — спросил он, заставляя себя медленно выговаривать каждое слово, — как ты думаешь, что я почувствовал на пожаре, когда узнал, что ты входила в горящий дом? — Его хриплый голос резал ей слух. — Я думал, что потерял тебя, Ева. — Его глаза вдруг потемнели, в них появилась сумасшедшая искорка. Ева с трудом узнавала его.
— Это совсем другое дело, — осторожно начала она.
— Почему же другое? — спросил он, пригладив волосы. Руки стали мокрыми от растаявшего снега, покрывавшего его голову. Словно нуждаясь в холоде, чтобы сосредоточиться, он принялся размазывать ледяную воду по лицу. — Я знал, что нужен тебе. Я думал, что опоздал. — Он смотрел куда-то вдаль, не замечая ничего вокруг. Его рассеянность напугала Еву.
— Я не понимаю.
Он злобно засмеялся.
— Ты думаешь, я понимаю? Я знаю только то, что был на полпути к городу, когда почувствовал, что ты в опасности. Смейся, — посоветовал он. — Я бы так и сделал, если бы всего этого не произошло.
Еве было не до смеха. Только теперь она начинала понимать смысл его слов.
— Не приближайся! — крикнула она, отступив назад, когда он сделал несколько шагов в ее направлении. — До тех пор, пока ты не скажешь, почему ты вломился в дом моей тети среди ночи.
— Потому что она не пустила меня, когда я приходил днем. Мне показалось, что ситуация требует грубого, но эффективного подхода. — Его голос был усталым и раздраженным, наверное, потому, что она заставляла его объяснять очевидное.
Он сделал шаг вперед и, не получив никакого сопротивления со стороны оцепеневшей фигурки, продвинулся дальше.
— Я же не могу врываться в дом силой. Твоя тетя выглядела такой хрупкой; я не хотел стать причиной ее сердечного приступа.
— На самом деле тетя Эмили не такая хрупкая, как кажется. — Воздух с шумом вырывался из груди Евы. Голова у нее кружилась. «Но ведь ты не стал бы карабкаться по каменной стене среди ночи только для того, чтобы отказать мне, правда?» — мучительно думала она. — Как ты узнал, что это моя комната?
— Я ждал. — Он махнул рукой в сторону окна. — В лесу.
— Ты наблюдал за домом?
— Да, в бинокль.
— В бинокль! — не веря своим ушам, пискнула она. «Когда же я задернула шторы? До того, как разделась, или после?» — мучительно вспоминала она. — Ты воплощал в жизнь свою детскую мечту стать секретным агентом или у тебя всегда были преступные наклонности?
— Только с тех пор, как я познакомился с тобой, моя любовь. — Нежная, грустная улыбка коснулась его губ.
Еву трясло сильнее, чем тогда, когда в открытое окно врывался ледяной восточный ветер.
— Не называй меня так. — Она не выносила его небрежных ласк.
— А почему бы и нет? Ты — прелесть, и я намерен сделать тебя моей. — Он быстро пробежал взглядом по ее лицу. — У тебя проблемы с этим? — Воинственная надменность исчезла с его лица. — Скажи мне, что я еще не совсем потерял тебя, Ева.
Дрю — и вдруг умоляет? Она с трудом верила тому, что слышала. Это была мольба.
— Потерял меня? — осторожно переспросила она. Если бы она сказала это другим тоном, то, возможно, выглядела бы глупой. Было поздновато проявлять щепетильность по отношению к таким вещам, но все-таки ей было интересно услышать его ответ.
