Слёзы слишком близко подобрались к глазам, и только гнев помогал сдержаться и не расплакаться. От обиды. И от разочарования. Официально: это худший день в моей жизни.
— Пошёл ты, Суржевский! Ненавижу тебя, урод!
Не знаю, слышал ли мужчина мои слова, но он закрыл за собой балконную дверь, так и не обернувшись.
ГЛАВА 4
Такси действительно ждало меня у входа. И, как оказалось, поездка уже была оплачена. Джентельмен, уровень «мастер».
Ага. Как же. Хотел ещё сильнее унизить меня. Дескать, сжалюсь. С высоты своей денежной горы сброшу тебе, бродяжка, пару купюр, чтобы не пришлось завтра экономить на хлебе.
Терпеть не могу таких людей. Суржевский думает, что он самый умный. Что знает всё обо всех лучше других, считает, что вправе указывать каждому на его место и ставить себя выше остальных.
И чему я удивляюсь? С таким сортом людей я знакома не понаслышке.
Мне бы лишь выяснить хоть какие-то подробности о его жизни до того, как он возглавил московский Шведмет… Я бы такую статью написала! Что Суржевский потом несколько месяцев последствия разгребал!
Но мысли об этом постепенно уплыли из моей головы.
Погрузившись в привычную рутину, смирилась с тем, что мечта о статуэтке и море так и останется мечтой, как минимум на ещё один год. Приём заявок на конкурс заканчивается через три недели, в середине января. Я не успею так быстро найти достойную тему и подготовить материал. А до повышения как-нибудь и без Суржевского доработаюсь — у Валентина Азаровича я на хорошем счету.
За несколько дней до злосчастной новогодней вечеринки Шведмета я ушла в отпуск. Хотела освободить больше времени для работы над статуэтконосной статьёй. Учитывая, что новогодние праздники перенесутся, в издательство мне теперь выходить только в конце января.
А раз статья отменилась, то я устроилась на подработку официанткой в любимую кофейню. Работала только в день и неполную смену, чтобы успевать забирать Машу из садика. Конечно, оклад был смешной, но вместе с чаевыми выходило очень достойно.
А после нового года родители забрали Машу на дачу под Москвой. Ей нравится там бывать, особенно на зимних каникулах. В посёлке полно детей, коньки, санки. В общем, ребёнку весело. А я буду приезжать на выходные.
— Люблю тебя, Машуль. Скоро увидимся.
— Мама, я забыла рассказать!
Дочка всегда очень много говорила на эмоциях. А первые дни на даче самые насыщенные. Ребята встречаются после долгой разлуки, катаются с горок кто на чём, лепят снежные крепости… Вот и сейчас Маша уже больше десяти минут не могла остановить поток восторженных рассказов о том, как прошёл день.
— Вчера вечером мы с ба ходили на прудку. Смотреть, расчищен там лёд или нет. И там был Дима. Помнишь Диму? У него ещё мама на Бабу Ягу похожа…
— Машуль, — стараясь сдержать улыбку, ответила дочке, — сколько раз повторять, что нельзя так говорить. Тётя Катя не похожа на Бабу Ягу хотя бы потому, что ей всего тридцать лет. А Баба Яга на то и Баба, что ей гораздо больше.
— Да, мам, — перебил ничуть не раскаявшийся голос, — так вот. Дима стащил с меня шапку за пумпон, и я чуть не заплакала, потому что подумала, что у меня будет этот… как его… ленинбит…
— Менингит, Маша, — поправила, улыбаясь.
— Да. А бабушка сказала, что ничего не будет. А ты говоришь, что если ходить без шапки, то будет…
— Обязательно будет, если долго ходить без шапки в мороз. А ты ведь не долго? — уточнила тоном школьной учительницы.
— Нет. Я сразу опять надела. А ба поправила, чтобы уши не торчали.
— Ну, значит всё в порядке.
Каждый раз, когда я говорю со своей крошкой, улыбаюсь. Маша — самое дорогое, что есть в моей жизни. И я сделаю всё, чтобы она была счастлива. Жаль только, что последнее лето перед школой мы снова проведём в деревне, а не на море… Но у кого-то и такой возможности нет.
Я ценю то, что жизнь дала мне. Но это не мешает стремиться к большему.
— Ой, мамуля, ба уже оделась. Мы идём в лес искать следы животных. Пока!
Я улыбнулась, слушая через трубку топот детских ног, шуршание одежды, и через пару секунд услышала ещё один родной голос:
— Ну как ты, дочь?
— Всё хорошо, мам, — ответила честно, — только уже скучаю…
— Да брось. Мы только позавчера её забрали…
— Ну и что, — перебила недовольно.
Мы с Машей всегда вдвоём. Каждый день вместе. Разлука всегда даётся мне тяжело.
— Ну, ничего, — вздохнула мама, — в субботу увидитесь.
Я кивнула, словно собеседница может это разглядеть.
Пару секунд я слушала, как бабушка объясняет внучке, где взять шарф, какие варежки надеть и почему сапоги надо застёгивать до конца, а потом мама вернулась к разговору со мной:
— Лисёк, может ну её, эту подработку? Когда ты последний раз по-настоящему была в отпуске?
— Так летом, — ответила, удивившись.
— Три дня, дочь! — возмутилась мама, а я нахмурилась.
Да, это так. Я ушла в отпуск, мы уехали на дачу, а потом Валентин Азарович позвонил и сказал, что есть горячий материал, и если я его подготовлю, он выпишет мне премию.
Я никогда не отказываюсь от лишних денег. Потому что лишних их нет.
Я хотела отдать Машу в лучшую школу танцев, но наш семейный бюджет не позволяет этого. Пришлось пойти в просто хорошую… А у дочки талант. Все педагоги об этом говорят. И его надо развивать.
Родители помогают, чем могут. В основном, продуктами с огорода. С деньгами и у них сейчас всё не слишком хорошо. Отец сильно болел, и теперь лекарства съедают большую долю их доходов.
Небольшой продуктовый магазинчик, который они содержат столько, сколько я себя помню, с развитием «сеток» стал приносить очень мало прибыли.
Родители ждут не дождутся, когда выйдут на пенсию. А до этого ещё пара лет — они у меня молодые.
— Мама, — я постаралась смягчить тон, хотя, откровенно говоря, эти разговоры начинали раздражать. И сейчас мать снова перебила.
— И вообще, вам с Машей надо переехать к нам, места хватит, и ты столько сэкономишь на коммунальных! А вашу квартиру можно сдавать…
— Мам, мы это уже обсуждали, — уверенно заявила, собираясь заканчивать этот разговор. — В нашем районе Маше лучше. Рядом сад, школа, в которую мы пойдём. Парки и все её друзья. Я никуда её не повезу. К тому же, мне удобно жить ближе к центру. Ты знаешь мою работу, я постоянно в разъездах…
— Тогда подумай хотя бы над тем, чтобы забрать машину отца. Ты на метро тратишь ползарплаты, — мама всё же ввернула своё слово.
— Хорошо, мамуль, — я смягчилась, — я подумаю. Всё, мне пора. Перерыв уже закончился.
— Пока.
Я звонко поцеловала трубку и сбросила вызов.
После разговоров с мамой всегда остаётся неприятное послевкусие. У меня замечательные родители, но каждый раз я чувствую, что разочаровала их. Они невольно дают мне понять, что я не способна растить ребёнка самостоятельно, что совершила ошибку, не послушала их, когда начала встречаться с отцом дочери.
Но разве это можно назвать ошибкой? Стоит лишь взглянуть на Машу, и становится ясно, что принятое мной тогда решение было самым правильным в жизни.
Убрав телефон в сумку, сунула её обратно в шкафчик, выделенный мне администратором, расправила чёрный фартук, доходящий почти до пола, заправила за ухо непослушный рыжий локон, вечно норовящий скрыть мне обзор, и вышла в зал.
Мне двадцать девять лет. Я журналист. Но устроилась на подработку именно сюда. Во-первых, потому что вряд ли где-то ещё согласились бы взять меня меньше, чем на месяц, да ещё и на таких условиях. А ещё официанты действительно неплохо зарабатывают на чаевых.
Кроме того, мне здесь просто нравится. Тихо, уютно. Небольшое помещение оформлено в тёплых тонах. Я предпочитаю проводить именно в этой кофейне все свои встречи. Беру капучино, достаю диктофон и задаю вопросы. Люблю свою работу.
Да и контингент здесь приятный. В Домовой приходит в основном молодёжь. Редко увидишь кого-то старше тридцати. Это не самое дешёвое заведение, поэтому все посетители всегда опрятно одеты, вежливы, и, что немаловажно, щедры на чаевые.
