…Прощание наше было скомканным: я ещё плавал в волнах эйфории, мало что соображая, а Люда уже спешила. Не надевая купальника, она наскоро обтёрлась, стоя на верхней ступеньке во всём своём великолепии, которое различалось даже в тусклом свете далёкого фонаря, и быстро оделась. «Ну, вот! Я побежала…» — она стояла в какой-то элегантной сине-жёлтой куртке, готовая уйти. «…Но мы увидимся?!» — опомнился я наконец. «Да, да!.. Если захочешь…» «Как я найду тебя?» «Позвони мне в городе на работу» — сказала она и назвала телефон, который я запомнил сразу и намертво. Потом пошла, не оглядываясь.
Я, стараясь быть как можно незаметнее, выбрался из бассейна, кое-как влез в одежду и на неверных ногах (в воде я явно пересидел, и если бы только это!), но соблюдая конспирацию, быстро и бесшумно ушёл в противоположную сторону. Подходя к дому, я всё ещё видел одиноко стоящий под фонарём оранжевый «Москвич», в котором, я знал, была она…
Уже лёжа в постели и уставясь в тёмный потолок широко открытыми глазами, я снова ощущал её тело — она была здесь, рядом. Прежде, чем провалиться в сон, я понял, что такое со мной впервые, и подумал, что это и есть счастье.
…Больше я её никогда не видел. Вы спросите, почему? Так как-то сложилось… А точнее — не сложилось. В городе я по будням не бывал, а по выходным, сами понимаете, звонить на работу бессмысленно… Раза два или три оказывался я в городе и в рабочее время, и первым делом начинал искать автомат, чтобы позвонить ей. И всегда мне не везло!.. То она только что ушла, то у начальника, а то автомата целого не найдёшь… Просто не судьба! А потом… как-то всё это потеряло остроту… навалилось дел «выше крыши»… и как-то сошло всё на нет…
Всё, говорят, проходит, да не всё забывается. И через много лет неожиданно всплывает в памяти — в ярчайших красках и со всеми подробностями, как будто бы это было вчера.
Люда! Мы-то с тобой знаем, что никакая ты не Люда, что все имена я изменил (мало ли что!), и машина ваша была не оранжевая, но разве в этом дело? Мы-то с тобой знаем, что это были мы! И если ты сохранила в памяти сей любовный эпизод (прости за дурацкий слог, не знаю, как выразится), если ты ещё помнишь, как птица счастья в ту ночь пролетела над нашей «акваторией любви» и провела по нашим лицам своим мягким, нежным крылом (так лучше, правда?), то напиши мне. Просто напиши мне пару слов, что, мол, помню — и всё. Я буду ждать.
Декабрь 2000.
Ах, Ирина!
Ах, ножки, ножки,
Где вы ныне?..
А. С. Пушкин.
…Соболиная бровь, выдающийся бюст, строгое лицо, строгий костюм, затягивающий талию и круто расширяющийся книзу, в руках деловая папка. Это Ирина Васильевна, работник нашего поселкового Совета. В посёлке её знают все: что ни говори, а начальство нужно знать в лицо. Хоть она и не председатель, но всё равно, власть… Фигура у неё видная, влекущая; на людях она её, что называется, несёт, и любая группка мужиков взглядами её непременно проводит и кто-нибудь уронит негромко: "Вот это жо-опа!", и все, конечно, согласятся, причмокнут… Но соглашайся — не соглашайся, провожай — не провожай взглядом, а дама эта замужняя, поэтому и говорить вроде не о чем… Но разве можно такую даму — и не обсудить? Что вы! Да ещё в таком посёлке, как Термальный…
Эхе-хе! Дела давно минувших дней…
В ту пору жил я в этом самом Термальном, состоящем из четырёх-пяти жилых хрущёб и парниково-огуречного комбината, при котором посёлок этот и возник. Ну, конечно, школа ещё, детский сад и магазин в центре, который был и своего рода центром поселковой жизни, клубом, где все могли встретиться со всеми и обсудить животрепещущее. Раскинулось всё это безобразие вместе со своими сараями, гаражами, теплицами, раскорчёванными огородами и свалками у подножия живописной сопки, что сильно этой живописности вредило. Жителей — тысяча, много — полторы, да и то вместе с посёлком геологов, находившимся в лесочке неподалёку. Фактически это была деревня, только городского типа: все друг друга знают, всё как на ладони: кто, где, когда и с кем. Тайные романы невозможны, просто немыслимы!
А уж что касалось Ирины Васильевны — женщины заметной, бывшей на виду, то все поселковые бабы отдали бы многое, чтобы хоть что-то узнать о её романах. Поскольку ни о чём подобном известно не было, хотя к ней многие орлы подкатывались, то грешили на председателя сельсовета старика Маркелова, мол, уж там-то, в сельсовете, он её, должно быть, непременно… В кабинет вызовет, и тут же требует: встань, мол, передо мной, как… лист перед травой… Она сама его и приучила… Развратна-а — страсть!
Никто всерьёз, конечно, в это не верил, да и трудновато было представить старика Маркелова в этой роли, но потрепаться нашему народу, известное дело, в кайф.
Короче, никто ничего не знал.
…Никто, кроме меня! Я же был нем, как могила.
…Но я, кажется, сказал, что невозможны были здесь тайные романы, о которых никто — ни-ни, ни сном, ни духом. Ну что же, придётся себя же опровергнуть: было! Было, было… По меньшей мере один был роман, о котором никто не знал и не узнал никогда. Я-то знаю это абсолютно точно, потому что… это был мой роман.
"Ну вот, — думает читатель, — теперь о собственном романе речь повёл. Скачет с пятого на десятое… При чём была эта замечательная Ирина Ва… позвольте!… да уж не с ней ли?!.."
Смелее, мой проницательный, мысль твоя движется в правильном направлении, ты уже на пороге… Чем же я её взял, спросите? Да ничем… И вообще, я и не думал её добиваться. Отличался я тогда некоторой замкнутостью, и уж первым парнем на деревне точно не был. Думаю, мне просто повезло, что я был её соседом по площадке — это было главным фактором нашего сближения. И ещё я был молод!..
…Если мы встречались на людях, то она мне лишь слегка, но, правда, благожелательно кивала. Движения её были плавные, ничего резкого; голова в кивке двигалась неспешно. Это было сплошное достоинство! Наедине же… Я не мог совместить этих женщин в одном лице, для меня это были разные люди. У неё, видимо, был нереализованный запас сексуальности — целые залежи, поскольку отдавалась она мне с какой-то безудержной страстью. Всей фишкой нашего романа было то, что она не то, чтобы приходила ко мне, а как бы ЗАБЕГАЛА, ЗАСКАКИВАЛА мимоходом, обычно в халате, в тапочках на босу ногу, как забегают к соседке за солью или за спичками; этим, наверное, и отговаривалась. Задерживалась минут на двадцать-тридцать, и домой. Ну, кто её мог в чём-то заподозрить?! Но эти минуты наши были наполнены интенсивнейшим сексом! И всё это через стенку от мужа. В самом деле, чистый «Декамерон» — Боккаччо отдыхает.
