– Я и жила раньше поблизости… – Генриетта запнулась. – Знаете, я не хочу обсуждать эту тему. И мне пора идти, извините.
– Хорошо. – Он вдруг стал подозрительно покладистым. – Но даже если вы не хотите встретиться со мной, вам следует больше общаться с людьми, Генриетта. Неправильно это – вот так замыкаться в себе. Да и люди в округе кажутся гораздо лучше, когда с ними поближе познакомишься. Вы уже успели кое-кого обидеть, знаете ли, – с грустью добавил он.
– Ничего подобного. – Она инстинктивно заняла оборонительную позицию. – Назовите хоть кого-нибудь.
– Меня. – И тут телефонная связь оборвалась.
– Ух! – Генриетта застыла рядом с аппаратом. Какой нахал! Какой невероятный нахал! Она подошла к старинному дубовому комоду в противоположном конце комнаты и налила себе щедрую порцию джина с тоником из своих скромных запасов алкоголя. Ее трясло. По какому праву он ее критикует, превращая в человека со странностями только потому, что она не посещает эти их бесконечные вечеринки, ярмарки, сельские танцы и все такое?
Знали бы они, в каком она пребывала отчаянии, когда приехала сюда в феврале. Она не могла ни есть, ни спать… А всего два года тому назад, когда в свой двадцать третий день рождения она вышла замуж за Мелвина, все было совсем по-другому! Она думала тогда, что их жизнь будет волшебной сказкой. С Мелвином ее познакомил брат. Уже тогда, в двадцать шесть лет, он был признанным скульптором. Талантлив, независим и потрясающе привлекателен, с темными сверкающими глазами и густыми длинными черными волосами, которые убирал в хвост. Гений. Сумасшедший гений. Хотя нет, не совсем так, устало поправила себя Генриетта. Мелвин был совершенно нормален во всем, что не касалось его жены, а его любовь к ней была настоящим наваждением. Если бы только она поняла это до свадьбы!
Но он подхватил и увлек ее за собой; уже через три месяца после знакомства они поженились, и Генриетта, идя по проходу в церкви, думала, что ей невероятно повезло. Всего через пару недель она обнаружила, что попала в кромешный ад.
Он повсюду следовал за ней по пятам, кормил и поил ее, желая быть с ней каждую секунду, контролировал ее работу, ее мысли, пока ей не стало казаться, что она сходит с ума. Она задыхалась от его любви, природу которой не могла понять. Вспышки ревности, случавшиеся каждый раз, когда Генриетта бросала взгляд на другого мужчину, пугали ее до полусмерти; он решительно оборвал все ее дружеские связи и контакты. Она не сразу сообразила, что он делает, и только потом, оказавшись практически в полной изоляции, попыталась отвоевать сданные позиции. Но не тут-то было. Мелвин мог быть замечательным, добрым, любящим и страстным, а в следующую секунду превращался в зверя, искажая события так, что в конце концов она была готова взвалить вину за все на себя.
При этом в глазах матери и немногих еще оставшихся друзей он был идеальным мужем: внимательным, любящим, предупредительным. Но ведь он и вправду любил ее, только по-своему.
В последние месяцы, проведенные с ним, ей не раз хотелось, чтобы он исчез. Генриетта вдруг почувствовала, как вина накрывает ее тяжелой волной. Он говорил, что никогда ее не отпустит, что она навеки принадлежит ему, что нет такой силы, которая бы их разлучила. Он даже заявил, что лучше убьет и себя, и ее, чем позволит ей уйти, и Генриетта ему верила. Но потом он сообщил ей о консультации у врача, которую он назначил для нее, с тем чтобы ее стерилизовали: никто, даже ребенок, не должен был встать между ними. И только тогда она осознала масштаб того, что произошло – чему она позволила произойти – за эти несколько месяцев.
Она звала на помощь, пыталась открыть глаза матери и брату, пошла к доктору, кричала во весь голос, так громко, как могла, но Мелвин был слишком умен, и вряд ли даже теперь кто-то догадывался, в чем дело.
А потом, в ту роковую ночь, они поссорились в последний раз. Все началось с ее отказа подвергнуться операции, и, когда она отмела все его аргументы, Мелвин пришел в ярость. Генриетта не на шутку испугалась за свою жизнь. Она выбежала из квартиры, Мелвин помчался вслед за ней и догнал ее на углу, мгновенно превратившись в другого человека – в мужчину, за которого, как ей казалось, она выходила замуж.
Они шли к дому, когда на тротуар въехала машина. Ее вел подросток, накачанный наркотиками. Мелвин, обернувшись, увидел, что автомобиль в двух-трех метрах от них. Он мог прыгнуть в сторону – именно эта мысль заставляла ее просыпаться по ночам в холодном поту. Мог, но не прыгнул. Вместо этого он оттолкнул в сторону Генриетту, зная, что сам не успеет спастись. В конце концов он отдал свою жизнь за нее…
Генриетта резко поднялась с дивана. Она не могла думать ни о чем другом в те ужасные дни после аварии и едва не сошла с ума, признавшись себе, что, будь у нее возможность повернуть время, спасти его от смерти и жить по-старому, она бы этого не сделала. Она не желала ему смерти, нет, она просто хотела, чтобы он исчез из ее жизни – куда угодно. Неважно куда. Но не умер. Только не это.
На кухне ее встретил Мерфи; упрек в его глазах подсказал ей, что она запоздала с его обедом. Занявшись приготовлением мяса, Генриетта снова повторила свою клятву: Мерфи и работа – вот ее жизнь, и пусть так все и останется. Ей не нужен другой мужчина, и никакому сладкоголосому красавцу с пронзительными голубыми глазами и обаятельной улыбкой не удастся заставить ее изменить решение.
Генриетта поставила тарелку на пол, и Мерфи жадно набросился на еду. Нет, решила девушка, каким бы сильным ни было искушение, никто не заставит ее вернуться в ад.
Тем не менее Генриетта не могла не признать, что именно под влиянием вчерашнего звонка она приняла приглашение из поместья Винсента, которое пришло на следующее утро. Мельница и прилегающие к ней бесконечные акры полей принадлежали Винсентам, вернее, одному из них, который, как поняла Генриетта, унаследовал поместье от своего покойного отца, но предпочитал большую часть года жить за границей.
Как удалось выяснить Генриетте у торговки овощами, к которой она наведалась в тот же день, в поместье Винсента всегда организовывались рождественские приемы для работников и жителей городка. Эта традиция зародилась несколько веков тому назад, и теперешний владелец поместья, Джед Винсент, по-видимому, решил ее не нарушать.
– Так вы собираетесь прийти, милая? – уточнила дородная, по-матерински внимательная владелица магазина, когда Генриетта рассказала ей о приглашении. – Мы с мужем тоже пойдем, можете составить нам компанию, коли немного нервничаете, а?
– Вы очень любезны. – Генриетта была действительно тронута этим предложением. После ее высокомерного отношения к соседям… Она дала себе слово, что будет присутствовать на вечеринке, назначенной на двадцать третье декабря.
