Диана уже была в дверях, когда вопрос миссис Митчелл заставил ее остановиться:
— Ты рассказала Фиби о том, что случилось четыре года назад?
Диана тяжко вздохнула, хотя ждала этого вопроса.
— Мне не хватило духу. Она всегда так жаждала любви, так хотела выйти замуж, что я побоялась, как бы она не вообразила, будто я предостерегаю ее от замужества. Но мысль о том, что она почувствует, если услышит мою печальную историю из чужих уст, приходила мне в голову.
— А это очень возможно, — заметила миссис Митчелл. — Если ты избегала говорить с людьми о том, что произошло между тобой и лордом Дерлингом, они могут поверить ему и решить, будто ты поступила с ним бесчестно. Один факт твоего пребывания в Лондоне способен стать поводом для досужих сплетен. Это, разумеется, не значит, что они тотчас дойдут до Фиби. Мы с тобой будем всегда сопровождать ее и, верно, сумеем оградить от неподобающих разговоров. Однако кто ж может поручиться, что обрывки этих сплетен все же не достигнут ее ушей?
— Вы полагаете, я должна рассказать ей?
— Я полагаю, надобно подождать, а там будет видно. Должно быть, все уверены, что Фиби известна твоя история, а поскольку сплетни доставляют истинное удовольствие лишь тогда, когда передаются человеку несведущему, люди, возможно не станут стараться попусту. Если Фиби что-то услышит, она, несомненно, захочет узнать правду от тебя. Тогда и решишь, что ей рассказывать, а что нет.
Это показалось Диане разумным. Однако у нее тут же возник другой вопрос.
— Как ты думаешь, лорд Дерлинг знает, что я в Лондоне?
— Ох, Диана… — в свою очередь вздохнула тетя. — Думаю, было бы наивно полагать, что он об этом не знает. У него слишком обширные связи, и важные новости тотчас доходят до него.
Диана кивнула. Конечно, лорду Дерлингу известно о ее возвращении, и с ее стороны было глупо усомниться в этом. Но Диане нужно было знать, верят ли в свете до сих пор тем лживым слухам, которые распустил о ней лорд Дерлинг четыре года назад. Считают ли ее по-прежнему бессердечной интриганкой, которая подло поступила, бросив жениха накануне свадьбы.
Лорд Эдвард Терлоу, граф Гартдейл, на жизнь не жаловался. Знатный по происхождению, он занимал видное место в обществе, а после смерти отца помимо графского титула унаследовал и обширные земельные владения, и немалое состояние. Он обладал отменным здоровьем, имел широкий круг друзей и был вполне доволен своим семейным положением.
Граф имел двух сестер, старшая из которых, Барбара, была счастлива в браке и готовилась стать матерью во второй раз. За младшей, Элен, ухаживал один уважаемый господин, который, по всей видимости, в скором времени рассчитывал попросить ее руки. Однако в безоблачном существовании графа было одно омрачавшее его обстоятельство, а именно его мать.
Отца Эдварда — царствие ему небесное! — не стало четыре с половиной года тому назад. Но если его дети нашли в себе силы примириться с кончиной родителя, то мать свыкнуться с потерей супруга никак не могла. Она замкнулась в своем горе и постепенно становилась все более капризной и требовательной к своим домочадцам. Она взяла за обыкновение стенать и горько жаловаться на одолевшие ее в одночасье бесчисленные недуги и большую часть дня проводила в постели, плачась на то, что ни в ком не находит сочувствия.
Недаром многие из ее друзей перестали к ней наведываться. Эдвард полагал, что жалобы на здоровье были лишь средством привлечь к себе внимание, ибо общение с ее детьми, превратившееся для нее в насущную потребность, для сына и дочерей, напротив, стало тяжкой обузой.
Печально, но ничего не поделаешь. Эдвард, как и Барбара, отягощенная собственным семейством, не нуждался более в материнской опеке. Заботы по хозяйству были полностью возложены на прислугу, которая превосходно с ними справлялась, и нелегкая обязанность сносить непрестанную докучливую опеку матери почти всецело легла на плечи Элен. Тот факт, что младшая дочь, возможно, вскоре станет невестой, ничуть не смущал леди Гартдейл, которая продолжала оберегать ее, словно наседка своего цыпленка.
Младшая сестра Эдварда была премилым ребенком. Она заслуживала счастья и мечтала свить свое гнездышко. Поэтому ухаживания состоятельного человека Эдварда порадовало. К тому же замужество сестры освобождало его от обязательств по отношению к ней и давало возможность наконец-то подумать о собственной женитьбе.
Особых планов меж тем у него не имелось. Как раз об этом размышлял про себя Эдвард, пуская рысью Титана — свою крупную гнедую лошадь. Тихим ранним утром граф совершал конную прогулку по парку. Он достиг тридцатишестилетнего возраста, не связав себя узами брака. Однако холостяцкая жизнь не могла длиться вечно.
Выбор невест, разумеется, был велик. Мать частенько твердила ему имена юных леди. Последнее время даже Барбара не раз заводила разговоры, предметом которых неизменно становилась какая-нибудь благонравная девица, которая якобы как нельзя более подходила на роль графини Гартдейл.
Беда только в том, что ни одна из этих благонравных молодых девиц не могла бы составить счастье Эдварда. Ему подошла бы зрелая женщина с характером, разделяющая его интересы и способная вести содержательные беседы, обладающая острым умом и имеющая собственное суждение.
Неужели это такая уж плохая характеристика для женщины?
Но именно этого мнения придерживались друзья графа, которые стремились взять в жены привлекательных девушек с хорошим приданым. Жены подарят им наследников, а те, повзрослев, в свою очередь станут устраивать свою жизнь по примеру родителей. Более унылую картину Эдвард не мог нарисовать в своем воображении. Ему было не под силу представить, что можно провести остаток дней своих с женщиной, которая не разделяет хотя бы некоторые из его интересов, в особенности его увлечение политикой и коммерцией.
Графу никогда не было нужды в поте лица добывать себе хлеб насущный или самостоятельно пробиваться в жизни. Однако, будучи членом Палаты лордов, он должен был досконально изучить все факторы, влияющие на британскую экономику.
И Эдварду хотелось, чтобы с женой можно было потолковать и о состоянии своего хозяйства, и о благосостоянии собственников недвижимости. Но, к великому сожалению, кроме Барбары, Эдвард почти не встречал женщин, проявляющих интерес к чему-либо помимо последнего номера «La Belle Assemblee» [3]. Его покойный отец понимал желание сына найти женщину, обладающую здравым умом, и, возможно, как раз потому, что сам имел несчастье жениться на той, которая таковым не обладала. По мнению Эдварда, отец любил мать, но родителей меж тем ничто не связывало, кроме семейных интересов. Немыслимо было вообразить, чтоб из общения с матерью отец извлекал для себя хоть какую-то пользу, и Эдвард считал это обстоятельство весьма прискорбным, если учесть, что супруги прожили под одной крышей почти сорок лет.
