– Почему у меня возникло такое чувство, что я об этом еще пожалею?
– Потому, что вы хотите мне помочь.
Он пожал плечами, печально улыбнувшись. А неистовый ритм уже обволакивал их.
– А после танца, Джеймс, вы отвезете меня в аэропорт на вашей самой красивой машине, чтобы мы попали в газеты.
– Если я, конечно, выберусь живым из этого дома.
– Не беспокойтесь, я за вас заступлюсь. Все еще продолжая тянуть его за галстук, Джини вывела его в центр площадки для танцев. Они начали лениво двигаться в такт бешеному, неистовому темпу музыки, привлекая внимание окружающих. Джини уже знала о притягательности Джеймса, и хотя она была невосприимчива к его магнетизму, на других женщин он действовал завораживающе.
Бретельки ее платья упали с плеч, и она не поправляла их. Свет переливался в ее волосах, сиял в золотисто-карих глазах и сверкал на золотой цепочке, подпрыгивавшей вместе с наполовину обнаженной грудью. Ее грациозное тело извивалось, от резких движений шелковая юбка высоко открывала стройные ноги. Ни один мужчина в зале не мог оторвать от нее глаз.
В ее танце была страсть, неистовая страсть женщины, которая любит так сильно, что жертвует своим собственным счастьем ради любимого. Мука и пылкость вырвались на свободу и тронули сердца окружающих, хотя они ошибались, принимая Джеймса за того, кого она любит.
Когда под звуки неистовых барабанных ритмов танец достиг кульминации, с террасы вошел Джордан. Он искал Джини. Его взгляд остановился на паре, бывшей в центре всеобщего внимания. В светлом облегающем платье Джини казалась воплощением юной чувственности. Он смотрел на ее ритмично извивающееся тело и вспоминал, как она двигалась в постели. Желание пронзило его, будто ножом. Вместе с ним пришел и удушающий гнев – самый сильный из всех, когда-либо испытанных им.
Музыка замолкла, и Джини прильнула к Джеймсу в долгом поцелуе. Высокий, худой Сторм, казалось, обвился всем телом вокруг Джини. Убийственная ненависть охватила Джордана.
Когда Джини оторвалась от Джеймса, ее золотисто-карие глаза обежали всю комнату в поисках Джордана. Но вот она нашла его, их глаза встретились в извечной, разрушающей душу борьбе. Наконец она отвела взгляд от его искаженного страданием лица, взяла Джеймса за руку, и они вдвоем бросились из зала.
Джордан сквозь толпу гостей пробирался за ними. В одно мгновение мир превратился в ад. Джини намеренно оскорбила его, Джини, которая никогда никого не оскорбляла. Почему?
О Боже! Каким же дураком он был! А он верил ей, когда она говорила, что они со Стормом только друзья. Неужели Джини такая же, как другие женщины, которым что-то нужно от него?
Джордан выбежал в темноту, через окружение полицейских, которых нанял для спокойствия своих гостей. Его тут же обступили репортеры. Фотографы защелкали вспышками, запечатлевая его личную драму на потребу жадных до сплетен читателей.
Его забросали вопросами, протягивали микрофоны.
– Это ваша бывшая жена сейчас была с Джеймсом Стормом?
– Она ушла от вас к нему?
Джордан оттолкнул репортера и побежал к дому Джеймса. Из открытых дверей гаража выехала сверкающая спортивная машина и пронеслась мимо них. Джини сидела в машине, а свободная рука Джеймса Сторма обнимала ее за плечи.
– Вот и ответ, парни! – победно завопил один из репортеров.
– Это уж точно, – пробормотал Джордан себе под нос.
Он надеялся, что никогда больше не увидит ее.
Кроме Джеймса и Джини, в зале для высокопоставленных особ никого не было. Они сидели съежившись, в напряженном молчании. Джеймсу приходилось делать над собой огромные усилия, чтобы не задавать Джини никаких вопросов. А ее мысли все время возвращались к ужасной боли, которую она заметила на лице Джордана в тот момент, когда он увидел ее в машине Джеймса. До конца жизни ее будет преследовать эта боль.
Макияж Джини размазался от слез, и она стерла его носовым платком. Ее бледное лицо как будто вытянулось и изменилось. Ей было холодно в легком декольтированном платье, и Джеймс снял свой плащ и отдал ей. Слишком длинные рукава плаща закрывали ее руки, виднелись лишь пальцы, сжимавшие билет до Хьюстона, и потому она казалась беспризорным ребенком.
– Да, вы были правы, когда давали этому парню отставку, – заговорил Джеймс, прерывая молчание. – Должно быть, Джордан гораздо хуже, чем я о нем думал. Что он вам опять сделал?
– О, Джеймс, вы не понимаете. Он ничего мне не сделал!
– Ничего?!
– Я его люблю. – Неожиданно у нее опять полились слезы.
Джеймс прижал ее к себе, погладил по голове, успокаивая.
– У вас странная манера демонстрировать свою любовь.
– Но я действительно люблю его. Люблю больше всего на свете.
Дверь с грохотом распахнулась, и в зал ворвался Джордан, его лицо все еще горело от гнева. Два огромных шага – и он оказался рядом с ними, вырвал Джини из объятий утешающего ее Джеймса.
– Ты не уйдешь без объяснений! – прорычал он.
– Джордан, – запинаясь, проговорила Джини, – я не думала, что ты захочешь меня опять видеть, после того как…
Он оборвал ее:
– Я тоже не думал.
– Джордан, я приняла решение и ухожу.
– И я принял решение, – буркнул он и, подхватив ее на руки, перекинул через правое плечо, будто мешок картошки.
– Отпусти меня! – завопила она. И забилась в его руках. Каблуки летали в воздухе, кулачки молотили его по спине, по плечам.
Несмотря на ее сопротивление, он зашагал к выходу.
– Джеймс, не позволяйте ему так поступать со мной! – кричала Джини.
– Доверьтесь моим братским чувствам, дорогая Джини. И поберегите мой плащ. Я шил его на заказ.
– Джеймс! – в ее возгласе слышалось негодование.
Едва Джордан вышел из зала, репортеры обступили его со всех сторон.
– Да помогите же кто-нибудь! – прошипела Джини.
Маленького роста толстяк схватил Джордана за руку.
– Нельзя так обращаться с ней, Джекс, независимо от того, кто вы такой.
– Убирайтесь!
– Я сказал, поставьте ее на землю.
– А я сказал, убирайтесь с дороги!
К счастью, несколько человек из охраны Джордана пришли ему на помощь: они отнесли Джини из здания аэропорта к ожидавшему их лимузину.
– Меня похищают! – продолжала кричать Джини, а в это время пять видеокамер спешили запечатлеть все подробности.
Джордан втащил ее в машину, и та рванулась в темноту со скоростью выпущенной пули.
– Куда ты меня везешь? – тихо, умоляющим тоном спросила Джини. Она оторвала голову от кожаной подушки сиденья и посмотрела на его четкий профиль, волосы, черные, как ночь, загорелую кожу на грубоватом лице, беспощадно сжатые губы. Волны ужаса затопили ее от такого жестокого обращения с ней.
