– Все это, конечно, так, – согласилась Сэм, – но сейчас ситуация несколько иная. Он точно знает, что его отдадут, и это как раз в тот момент, когда отец вроде бы пришел в норму. Когда появился реальный шанс вернуться к прежней жизни, по которой он так истосковался.
– Да, вы правы. – Судья тяжело вздохнул. – Ричард говорил, что вы считаете себя виноватой во всей этой истории. Не берите в голову. Как раз вы за две недели сделали то, чего мы всем городом не смогли за два года.
Мистер Эткинс прищурился и добродушно улыбнулся. Глаза его светились искренней благодарностью, и Сэм знала, что он говорит эти слова не из вежливости. Он действительно так считает.
– Мы тут сидели сложа руки и наблюдали, как хороший человек пропадает, как разрушается семья. А вы только приехали – и все изменилось. Я видел сегодня Ричарда: его не узнать. Нет и тени той тоски, безверия, которыми он раньше жил. И это лишь ваша заслуга. Даже если теперь Кевина придется отдать органам опеки, Ричард не скатится туда, где был до вашего появления.
– А я, напротив, как раз этого и боюсь, – созналась Сэм.
– Нет, что вы. Он сильно изменился буквально за последние дни.
Внезапно раздался телефонный звонок.
– Извините. – Судья протянул руку и, взяв трубку, нажал кнопку громкой связи, полагая, вероятно, что звонят по поводу Кевина. – Алло?
– Могу я поговорить с Джозефом Эткинсом?
– Да, я вас слушаю.
– Джеф, ты, что ли?
– Простите, с кем имею честь говорить?
Удивленный тем, что звонит незнакомый человек, знающий его имя, судья забыл о громкой связи, хотя уже было ясно, что разговор не касается Кевина. Сэм хотела напомнить, но Эткинс крайне увлекся и не реагировал ни на какие жесты в свой адрес.
– Ах ты старый зануда! – продолжал голос в трубке. – Не помнишь университетских друзей? А Майкла Керри тоже не помнишь?
– Майкл! – возопил судья. – Неужели…
– Ужели. Очень даже ужели! Если бы ты знал, сколько после университета я искал твой адрес и телефон, но вы съехали с квартиры и не оставили новых координат.
– И я искал тебя! – Судья подскочил с кресла и заходил по кабинету, совершенно позабыв о Сэм.
– Так, значит, мы двадцать лет работаем в пятнадцати километрах друг от друга и не знаем об этом! Вот это судьба!
– А ты где?
– Работаю в окружном суде Сан-Франциско, представь себе. Тоже судья.
– Как же так получилось? И как ты меня нашел?
– Угадай, к кому попала твоя галиматья о восьмидесяти тысячах копен сена?
– Что! – Судья замер на полушаге.
– Это просто шедевр судопроизводства. У нас все зачитываются, как модным бестселлером! Ты пользуешься популярностью, тебя даже цитировать начали. Фраза «Размер ущерба, нанесенного ферме мистера Ранга, можно оценить как восемьдесят тысяч копен сена» просто стала крылатым выражением. Или вот эта запись «Слушание по делу переносится на понедельник по случаю смерти Аристотеля – члена семьи подсудимого». Слава богу, что кто-то из твоих подчиненных догадался приписать, что Аристотель – это кличка собаки, а то мы бы тут устроили пышные проводы древнегреческой философии и риторике.
– Но как оно попало к вам? – Судья так и стоял посреди кабинета в полном замешательстве.
– Что значит как? Ты же сам прислал его для дальнейшего рассмотрения и еще нахально подписал на папке, что не имеешь права на вынесение приговора, так как являешься заинтересованным лицом. Кстати, я три раза перечитал эту кипу бумаги, но так и не понял: при чем здесь ты?
– Подожди, подожди. – Эткинс бессильно опустился в кресло. – Я не отправлял это дело к вам. Его решение вполне в моей компетенции, и никаким заинтересованным лицом я не являюсь!
– Значит, произошла какая-то ошибка. Но тогда я уже ничего не понимаю, потому что мне по факсу из Окленда пришел твой запрос о пересмотре дела, по которому ты просишь помощи. Или ты и этого не присылал?
– Нет, запрос я присылал, но меня интересовало совсем не это дело, а другое, которое и должны были вам передать. О лишении родительских прав вам ничего не приходило?
– Нет.
– Точно? – Глаза у судьи засверкали, он подскочил и снова заходил по кабинету.
Теперь и Сэм начала понимать суть происходящего. Кажется, произошло то самое чудо, на которое она уже не надеялась.
– Точно. Я опеку сразу передаю в другой отдел, поэтому всегда хорошо знаю, сколько их пришло на мое имя. Просто их потом отправляют другим людям.
– Понятно. – Судья старался говорить спокойно, но Сэм видела, как он волнуется. – Значит, действительно что-то перепутали. Ладно, разберемся. Пришли мне мое сено обратно.
– Я бы с радостью, но тут такая каша заварилась. Боюсь, начальство не останется равнодушным к твоим перлам. Кажется, к вам в Окленд собираются с проверкой. Джеф, дело-то плевое. Непонятно, чего ты с ним столько возился, тут же все ясно как белый день: у фермера страховка, а этот год очень урожайный на сено. Он отлично знал, что не продаст его в таком количестве, и поэтому просто сжег где-нибудь в поле, а сараи оставил нетронутыми. Детский фокус.
– Знаешь, я тоже уже стал склоняться к этой версии, но все как-то не верилось, порядочный человек…
– Ага, отец семейства. Джеф, ты как всегда в своем репертуаре, наивен до безумия. Боюсь, что после этой проверки тебя вежливо попросят уйти. Пересмотри свои дела и срочно убери все лишнее, чтобы можно было частично списать как закрытые. Иначе точно выгонят с работы.
Сэм было испугалась, услышав эти слова, но, посмотрев на судью, успокоилась: тот по-прежнему улыбался, пропуская мимо ушей все наставления друга.
– И ради бога, никаких восьмидесяти тысяч! У тебя около недели времени, пересмотри свои формулировки.
– Постараюсь. Ладно, что-то мы все о делах. А ты сам как вообще?
В течение следующих двадцати минут Эткинс со всеми подробностями выяснял о житье-бытье своего университетского товарища. Сэм уже собиралась идти звонить Ричарду в машину, но тут судья наконец положил трубку. В следующий миг он, сбросив с плеч плед, кинулся к своему сейфу и, перерыв в нем наспех все папки, извлек одну с лаконичной надписью: «Кевин Канинген. Дело об опеке». Сэм смотрела на все эти манипуляции с замиранием сердца. Не отправили! Перепутали! Разве такое возможно?
– Вот оно! – закричал судья. – Оно здесь! Здесь!
– Дорогой, что здесь? – Миссис Эткинс вошла с подносом, прошла к столу и начала составлять посуду.
– Дело! Дело здесь! Милая, меня наконец-то увольняют с работы!
Кто бы мог подумать, что подобная новость способна сделать человека абсолютно счастливым. А по виду Эткинса, который пустился-таки в пляс по кабинету, можно было сделать только такой вывод.
