— Привет, — сказал малыш и, взяв за руку мать Николь, добавил:
— Я хочу пойти сделать пипи.
Послание небес. Напряжение ослабло. Николь и Ненси Беннет нашли туалет и позаботились о неотложной потребности Томми. Пирс получил багаж, а отец подогнал машину к выходу.
— Нам надо побыть одним, — напомнил Пирс, когда они сидели на заднем сиденье с Томми посередине.
— Да.
— Поскорей.
— Я постараюсь устроить.
— Обязательно.
— Да, командор. — Есть привычки, которые никогда не меняются, подумала Николь, сложив руки на животе.
Ребенок! Его!
Для сюрприза это слишком много!
Он и сам собирался удивить Николь, поймать ее неподготовленной. Ослабить ее позиции перед тем, как принести запоздалые извинения. Но она полностью переиграла его.
Беременная! Примерно четыре месяца, насколько он мог определить. Конечно, у него мало опыта в подобных делах. Но считать Пирс умел. И он знал, что прошло точно пятнадцать с половиной недель с того вечера, когда он первый раз любил ее. И тринадцать недель два дня и восемь часов с того момента, как он любил ее последний раз. Это были самые несчастные тринадцать недель два дня и восемь часов в его жизни.
Он стоял у камина в гостиной элегантного дома Беннетов и следил, как пламя извивается вокруг бревен. Николь обещала прийти, как только уснет Томми. Ее родители, поняв его многозначительные намеки, устроились перед телевизором в семейной комнате по другую сторону от кухни.
Обед прошел в напряженной обстановке. Томми чересчур устал и был сильно возбужден. Красотка, выросшая размером с пони, ужасно себя вела, за попрошайничество ее выгнали из комнаты. И Дан Беннет…
У Дана Беннета не вызывал восторга мужчина, который приехал, чтобы предъявить претензии его дочери. На его месте Пирс вел бы себя так же. Потому что вряд ли заслуживают похвалы его недавние поступки.
Но Николь… Пирс глубоко вздохнул, смакуя воспоминания. Как она вспыхнула в аэропорту, когда внезапно обнаружила, что он стоит рядом. Она зажглась изнутри, будто он вернул ее к жизни. Засветилась кожа. Рот напомнил рассвет на море, нежный и розовый. А глаза… Черт, он восхищался Южным Крестом и северным сиянием и всеми созвездиями на небе. Но ничто не может сравниться с сиянием ее глаз. На ней было белое зимнее пальто с большим меховым воротником, поднятым вверх, и черные высокие сапоги из тонкой кожи. Он подумал, что она выглядит как русская принцесса. Элегантная, красивая. И беременная.
Он хотел упасть перед ней на колени и целовать ей ноги. Просить прощения за то, что его глупая мужская гордость так надолго разлучила их. Каким же он был остолопом!
— Привет. — Дверь за его спиной открылась. — Прости, что я так долго.
— Ничего. Том уснул?
— Моментально. У него был длинный день.
И у меня тоже, подумал Пирс. Он уже пять часов находился под одной крышей с Николь и еще ни разу не поцеловал ее.
— Почему ты не сообщила мне? — Он показал на голубое шерстяное платье, которое, несмотря на покрой, уже не скрывало признаков беременности.
— Я хотела подождать. — Николь пожала плечами.
— Чего? Когда твой отец возьмет меня на мушку пистолета?
— Я боялась тебя огорчить. — Она стрельнула взглядом и вроде бы почувствовала облегчение, увидев, что он улыбается.
— Любимая, — он привлек ее к себе, — я не огорчен. Если бы я знал, то приехал бы раньше.
— Я не хотела этого, — она чуть отодвинулась от него, — я не хотела, чтобы ты чувствовал себя обязанным. Мы расстались не в лучших отношениях, Пирс. Ты испытывал разочарование, считая, что я оскорбила твою веру в меня, что ты больше не можешь доверять мне и…
— Я был не прав. — Он подвел ее к кушетке и посадил к себе на колени. — Вначале, признаю, я испытывал обиду и пытался разлюбить тебя. Я уехал и старался удержать прошлое, потому что привык думать, что оно лучше, чем то, что у меня сейчас. Но я был не прав. Теперь я не моряк, Николь, я семейный человек, и рад этому. И я хочу жить в будущем вместе с тобой. Я слишком долго тянул, чтобы сказать: «Прости меня».
— Ты тоже прости меня, — прошептала она.
— Перестань казниться. — Если бы у него хватило душевной щедрости, то эти же слова он сказал бы тогда в коттедже. Когда ей так необходимо было услышать их. Он знал, что, если бы они поменялись местами, она бы так строго не судила его. — Теперь, когда мне удалось смирить гордыню, я понимаю, что, наверно, в твоем положении вел бы себя так же, как и ты.
— Нет. Ты никогда не уклоняешься от правды.
— Уклоняюсь. — Он обнял ее. — Я забыл о правде в тот день, когда оставил тебя. Если бы тогда у меня хватило смелости быть честным с собой, я бы признал, что боюсь поверить не тебе, а самому себе. Но теперь я знаю, что от чувств не убежать.
Они живут в тебе, хотя ты уезжаешь, чтобы покончить с ними. Вопрос только один: не слишком ли долго приходило ко мне понимание?
Обеими руками она обняла его лицо. Он увидел, что у нее глаза полны слез.
— Нет, я бы ждала тебя вечно, — сокрушенно прошептала она. — И теперь обещаю, что никогда не солгу тебе.
Пирс не знал, что сердце может быть так переполнено. После стольких недель обиды он и не мечтал, что Николь так легко простит его.
— Николь, ты вернешься со мной в Морнингсайд? — хрипло спросил он, положив руку ей на живот. — Ты выйдешь за меня замуж? Позволишь ли мне любить тебя и заставить забыть все несчастья, какие ты пережила в последний год?
— Да, — выдохнула она, обнимая его.
Николь казалось, что она не дождется, когда он поцелует ее. И наконец Пирс это сделал. Он привлек ее к себе, чтобы слиться сердцем, душой и телом.
— Я люблю тебя, — шептал он. И это были самые волшебные, самые целительные слова в мире.
Чувство одиночества расплавилось в его тепле. Горе смягчилось. Конечно, оно никогда полностью не забудется, но хотя бы уйдет в прошлое. Горе должно освободить дорогу настоящему и будущему.
— Я тоже люблю тебя. — Николь утонула в синеве его глаз. — Я буду любить тебя всегда.
