Обласкав другую грудь, Рис заскользил губами по ее животу, прикрытому рубашкой. Его теплые руки массировали ей ноги, медленно поднимая легкую ткань и заставляя Энн выгибаться от желания. Легкость, с какой он мог довести ее до экстаза, давала ему полную власть, но ее это не заботило. Она сдавалась охотно, без единой мысли о прошлом или будущем.
Наконец Рис откинул голову и при свете камина посмотрел на ее вздымавшуюся грудь и слегка раздвинутые ноги. К торжеству Энн, глаза у него затуманились от желания. Она так долго не верила, что муж хочет ее, постоянно искала в себе недостатки, но теперь убедилась, что была не права. Его страсть к ней проявлялась в каждом его движении, каждом вздохе.
Энн раздвинула ноги, открывая ему вход. Она больше не чувствовала ни смущения, ни уязвимости, когда он так смотрел на нее. Она хотела, чтоб он видел ее, делал все, что ему нравится. Она нуждалась в этом как в дыхании, пище и воде.
Едва Рис склонился над ней, как Энн почти мгновенно окатила бурная волна оргазма. Рис не давал ей пощады и продолжал ее сладостные муки, пока слезы не потекли у нее по щекам и она в изнеможении не упала на подушки.
Совершенно выбившись из сил, она смотрела на него, ожидая, что он сбросит одежду и по крайней мере удовлетворит свою страсть. Но он этого не делал.
Хотя она видела свидетельство его возбуждения, Рис лег рядом и ласково убирал волосы с ее лица, пока она приходила в себя.
— Ты прекрасна, — наконец прошептал он. — К сожалению, я не часто говорил тебе это.
— Тогда почему ты не занимаешься со мной любовью? — спросила она, зная ответ.
Но Энн хотела услышать это от него. Сейчас.
— Я хочу. Но я не могу. Потому что… — Он ласково коснулся ее щеки. — Потому что сегодняшняя встреча прошла не очень хорошо, Энн.
— Я поняла это по выражению твоего лица, как только ты вошел в комнату. Пожалуйста, расскажи мне. Я с ума сходила от беспокойства, пока ты отсутствовал.
Он сразу помрачнел, желание и радость улетучились.
— Мы были правы в нашем предположении, что шантажист — это прежний фаворит моего отца Ксавье Уоррен. Похоже, они оба участвовали в делах намного более ужасных, чем политические интриги. То, что я сегодня услышал, Энн… — Рис покачал головой, словно отгоняя безобразные воспоминания. — Мы с Саймоном узнали, что Уоррен не остановится никогда. Им владеют силы, не поддающиеся никакому контролю. Если мы подчинимся его нелепым требованиям, он будет властвовать над нами всю оставшуюся жизнь. А возможно, и над жизнью следующего поколения.
Энн вздрогнула.
— Я этого не допущу, — продолжал Рис. — Я не желаю, чтобы моя жизнь зависела от этого негодяя. Пора с ним покончить единственно верным способом. Я намерен сам открыть правду, Энн.
Она молча смотрела на мужа. Его слова не были неожиданными, он говорил, что может поступить именно так, но она ему не верила.
Энн ожидала, что даст наконец волю чувствам, которые она едва сдерживала все это ужасное время. Однако, глядя сейчас на мужа, она чувствовала не боль, и не сожаление, хотя была уверена, что и то и другое придет позже.
Сейчас она чувствовала только гнев. Гнев на создавшееся положение, на шантажиста, который разрушил ее надежды, но больше всего — гнев на Риса. Это чувство невозможно было ни сдержать, ни контролировать. Сегодня она выскажет ему все, что прятала в себе, борясь за него. Сегодня она даст волю собственным эмоциям, вместо того чтобы думать о Рисе и его чувствах.
— Я ошибалась, когда говорила, что ты изменился. — Энн встала с кровати и одернула рубашку. — Ты все такой же эгоистичный осел, каким был всегда.
Рис посмотрел на жену. Энн дрожала от ярости.
— Я очень старалась, — продолжала она, словно уже не могла остановиться. — Я давала тебе все, чего ты хотел, все, о чем ты меня просил, и даже больше. Я предложила тебе мое сочувствие, мою руку и мое сердце, потому что ты в них нуждался. Я предлагала все это даже в ущерб себе.
— И я ценю твои жертвы, — начал Рис.
— Нет, не ценишь! — процедила Энн, шагнув к нему.
Когда-то он назвал бы ее реакцию слабостью. И осудил бы за то, что она не может контролировать свои чувства. Но теперь он с болью смотрел на нее, зная, что силе Энн он мог только позавидовать. Она станет бороться, если даже не сможет выиграть битву.
— Пойми, это мой единственный самоотверженный поступок.
Она молча смотрела на него, потом вдруг засмеялась. Но в ее смехе не было ни веселья, ни теплоты. Лишь презрение и недоверие.
— Нет, мой дорогой, — наконец произнесла она. — Это не самоотверженность. Я бы назвала твой поступок откровенной трусостью.
Рис с трудом удержался от желания повысить голос.
— Ты не можешь так говорить, Энн. Открыв правду, я погублю себя. В меня полетят все камни и стрелы, которые никто раньше не посмел бы швырнуть из уважения к моей семье и титулу. Ты называешь это трусостью?
Энн кивнула:
— Да, я так считаю. Будь ты смелым, Рис, ты бы боролся, а не капитулировал. Но ты не борешься. Ты не пожертвуешь своей проклятой одержимостью титулом и безрассудной страстью к тому, что ты называешь уважением.
Колкие слова жены лишили Риса дара речи. Даже когда он этого не сознавал, Энн всегда смотрела на него с любовью и уважением. А теперь он видел только гаев и разочарование.
— Ты не сделаешь этого ни ради своей матери, ни ради сестер, и определенно не сделаешь этого ради меня. Никогда ради меня.
Энн повернулась к нему спиной, подавив громкое, мучительное рыдание. Он смотрел на вздрагивающие плечи жены. Ему хотелось утешить ее, но он был слишком потрясен, чтобы что-то говорить.
— Ох, Рис, — вздохнула Энн и снова повернулась к нему.
Глаза были сухими, лицо печальным, силу ее гнева теперь умерило другое чувство. Сожаление.
— Ты мог сделать много добра в своей жизни, имея власть, которую дает тебе имя Уэверли. — Она пожала плечами. — Но вместо этого ты решил не делать ничего.
Рис отступил назад, от ее обвинений, которые потрясли его до глубины души. Они ставили под сомнение все, что он говорил себе целую жизнь, во что он верил последние недели. Эти слова ставили под сомнение его чувства, его смелость, все его существование. Ему хотелось заставить ее остановиться.
— Я сожалею, — чуть слышно произнес он.
Энн окинула его взглядом с головы до ног.
— Да, ты сожалеешь. Я люблю тебя, Рис. Ничто и, возможно, никогда не изменит мое чувство. Но если ты готов отбросить нашу совместную жизнь… если ты готов отбросить меня после стольких лет моей преданности… тогда, возможно, ты и не заслуживаешь меня. И твое ничегонеделание не связано ни с кровью, которая течет в тебе, ни с именем, которое ты носишь.
