громкий хлопок.
Оглушительный. Такой громкий, что трясутся панорамные окна ресторана…
Маша
— Кирилл!
Собственный крик оглушает меня так же, как второй хлопок, который гремит за дверью в ту секунду, когда Кирилл ее за мной закрывает. Она стеклянная, и, повисая на длинной железной ручке, через стекло вижу, как он оседает, сползая по двери вниз.
— Кирилл! — в бешенстве толкая дверь, визжу так, что у самой закладывает уши.
Дверь не поддается, потому что он подпер ее своим телом с той стороны.
С криками пытаюсь вырваться из своей “ловушки”, пока на глаза наползает пелена. Она мешает уловить тот момент, когда на помощь мне приходит какой-то мужчина. Кажется, их даже двое, им удается открыть дверь, и я выскакиваю на улицу вслед за ними.
Мужчина впереди мешает пройти.
— Пустите! — рычу, толкая его в спину.
За ней впереди я вижу ее. Ту женщину. Вижу, как ее заталкивает в машину мужчина с седыми волосами. Он смутно знаком.
Мне плевать…
Они борются, кричат.
— Он никто! — визжит женский голос. — Никто! Ты никто! Слышишь меня, Мельник?! Ничтожество! Пустое место. Ты без меня пустое место!
Этот голос звенит в пространстве, скрипит. Он не нравится мне до тошноты, поэтому заставляю себя оглохнуть.
Я умею становиться слепой и глухой, если очень нужно. Если нужно спрятаться в себе или ото всех. Я так умею. Я научилась когда-то, в другой жизни. В той, которая перестала иметь значение, когда я увидела две полоски на тесте. Даже несмотря на то, что призрак той жизни всегда где-то рядом, значение имеет только настоящее. Здесь и сейчас…
— Кирилл… — выдыхаю рваным, полным паники голосом.
Голоса вокруг меня. Шаги. Люди, которые нарушают мое личное пространство.
И я становлюсь слепой и глухой ко всему, кроме него. Кроме Кирилла…
Лежа на боку, он тяжело дышит. Бледный, как полотно. Над ним склонился мужчина, а я падаю перед ним на землю, потому что ноги меня не держат.
Кровь пропитала его рубашку на спине. От страха у меня немеют руки.
— Не бойся… — хрипит, глядя на меня. — Вызови скорую…
Стоящий рядом мужчина уже это делает. Я уверена, не он один.
— Только не закрывай глаза… — прошу сипло, подкладывая ему под голову свой легкий пиджак. — Я не знаю, что делать… — дрожащей рукой провожу по его волосам…
— Ничего. Не переворачивай меня. Вызови скорую…
Из-за слез его лицо расплывается. Воздух застревает у меня в легких, я не могу вдохнуть.
— Только не бросай меня… — шепчу ему.
Он молчит, плотно сомкнув веки и губы.
— Только не уходи… Кирилл… — я произношу это с ужасом.
Меня охватывает ужас от того, что все это реально. Кровь на моих руках, его пепельное лицо. Утекающее сквозь пальцы время. Прямо на моих глазах. Вместе с его жизнью. И я ничего не могу сделать. Ничего!
— Скорую… — шевелятся его губы.
— Не бросай меня, пожалуйста! — выкрикиваю.
Лицо заливают слезы. Я не могу дышать. Не могу…
Он молчит. Он без сознания.
Я глажу его голову. Сжимаю пальцами его ладонь в своей. Боюсь его отпустить. Его рука холодная.
Я все еще не дышу.
Вокруг меня суета. Чужие люди. Сирены полицейских машин. Потом сирены скорой помощи.
Меня в больницу отвозит какая-то девушка. Она не разговаривает со мной, я просто пялюсь в лобовое стекло. Я становлюсь замороженной куклой. Руки и ноги не гнутся, эмоции на лице отсутствуют. Я словно ходячий труп, но это просто шок, гораздо страшнее пугающая темнота, которая пытается заполнить мою душу, чтобы отнять надежду.
Его забрали в операционную. Операция начнется с минуты на минуту…
Теряю над собой контроль, когда оказываюсь в безликом пустом коридоре, куда меня приводит медсестра. Энергосберегающие лампы на потолке так хорошо мне знакомы. В пространстве, где нет никого, кроме меня, мои хрипы звучат невыносимо громко.
Тело дергает. Я снова не могу вдохнуть…
Пожалуйста… только не уходи… Кирилл!
— Господи, бедная… — передо мной возникает женщина в белом халате. — Выпей, — заставляет обхватить пальцами пластиковый стакан. — Дыши, — водит рукой по моей спине. — Давай-давай, вдохни…
С ее помощью мне удается сделать вдох, но лучше бы не получилось, ведь все это время как раз воздуха мне и не хватало, чтобы завыть. Я вою, уткнувшись лицом в ее живот, а она что-то говорит, ласково гладя меня по волосам.
Когда рассвет окрашивает потолок коридора розовым, посещает мысль, что про меня забыли. Лежа на неудобных стульях, наблюдаю за тем, как за окном становится все светлее и светлее. Затекшее тело слушается с трудом, но я заставляю себя сесть, как только слышу эхо быстрых энергичных шагов где-то поблизости.
Это врач. Хирург. Он выглядит усталым, и прощает мне мою заторможенность, спрашивая без прелюдий:
— Огнестрельный ваш?
— Да… — отвечаю сухим ломким голосом.
— Мы достали пулю. Прооперировали диафрагму…
— Он жив? — спрашиваю шершаво.
— Пока в коме, но она искусственная. Мы разбудим его, когда он стабилизируется. Точнее, если стабилизируется. Будет он жить или нет, узнаем, думаю, сегодня к вечеру…
Впитывая каждое сказанное слово, я отправляю “если” в ту шкатулку, где храню самые ненавистные для себя слова. Те слова, горький вкус которых когда-то успела сполна прочувствовать.
“Ожидание”, “неизвестность”, “если”.
Выстроившись в моей голове друг за другом, они образуют порядок, который, знаю, перекроит мою жизнь во второй раз, только в этот раз прежней я не стану уже никогда…
Маша
Два дня спустя
— Привет, — Чернышов выпрямляется в глубоком кожаном кресле. — Проходи, садись.
Он указывает рукой на ряд свободных стульев вдоль длинного стола, примыкающего к его рабочему. В кабинете мэра светло. Даже слишком. Свет режет мне по глазам, ноги тяжелые, в висках навязчивый стук. Я не спала, кажется, пару дней, и сейчас не уснула бы, слишком болит голова.
Занимаю предложенный мне стул, выдерживая на себе полный соображений взгляд нашего мэра.
Мне никогда не приходилось так откровенно о чем-то “просить”, как собираюсь сделать это сейчас. Даже несмотря на то, что Руслан знает, зачем я пришла, ни единым жестом не демонстрирует превосходство. Наверное, его “просят” о чем-то слишком часто, чтобы испытывать по этому поводу эмоции, а мои комом стоят в горле.
— Привет, — произношу еле слышно.
У них с Олей секретов нет. Мою просьбу она ему уже передала, как и всю ситуацию в целом, поэтому, усевшись на стул, готовлюсь услышать то, что, судя по всему, висит у него на языке.
— Знаешь, — говорит Руслан. — Мне казалось, я уже
