не сказала тогда, что люблю его? Почему я струсила и не сказала ему, что это были не месячные? Зачем я вела себя, словно он меня изнасиловал?..
Тогда я не знала и половины того, что знала о мужчинах сейчас. Кан готов был поговорить. Он готов был меня услышать.
Тогда.
Теперь уже поздно. Поезд ушел.
Сжав мою ладонь на прощание, ушел и Эдам.
***
Лера, пока мы прощались, пила, как верблюд. Все, что нальют! Приняла на душу больше обычного и душа не выдержала. Подцепив тело под локти, Оля с Кристой потащили его на выход. Лерка трясла головой, что не мешало ей быстро передвигать ножками и причитала разными голосами:
– Девочки, бросьте меня здесь, пьяную тварь! Я в клуб сама подойду.
Ее не бросили: память о Роще, как ни как!.. И зря: в машине ее шумно вырвало: прямо Ольге в ладони. Она это все держала, словно хирург. А мы с Кристой ржали —самозабвенно, до боли в животе, до спазмов. Как могут ржать зеваки, которых миновала «чаша сия».
Если бы мне сказали, что Лерка так пьет, я бы не поверила! Она казалась такой миленькой и утонченной девочкой. Не то, чтобы она совсем уж хроническая пьянчуга, просто любит «покуражиться», как она говорит. Ну, если это – кураж, то явно не по-английски.
– Боже мой! – выдохнула Алька.
Мы ввалились в квартиру за десять минут до прибытия машины, везущей нас в клуб. С Лерой на руках и все вместе заволокли ее в туалет. Было смешно, как бывает смешно четверым, у которых нервы растрепаны, а мозги пребывают в нирване.
– Что случилось?! – бегала кругами Елена.
– Идите на хер! – кричала Лера, давясь своей рвотой и хохоча.
Мы задыхались.
Я привалилась к Ольге, пытаясь хоть чуть-чуть отдышаться и она ухватилась за меня чисто вымытыми руками. От смеха у меня уже не было сил. Я крутила башкой, хохоча, словно полоумная. Ольга пыталась залезть на меня – я из-под ней вылезти.
Она взяла моду ко мне приставать, потому что решила, что я лесбиянка. А может, думает, что я хочу ее, но не в силах поверить своему счастью. В общем, мы опрокинулись, дверь распахнулась, я треснулась затылком о чьи-то туфли.
Не больно, но так. Чувствительно…
Подняла голову, удивленно рассмотрев идущие из туфель темные брюки, пролетела глазами до воротничка белой рубашки и выдохнула, едва не лишившись чувств:
– Здрасьте…
***
Благодарение господу, я была не слишком пьяна.
Оля слезла с меня, Криста, покраснев, выпорхнула из ванной. Только Лера осталась над унитазом. Блевать. Она ничего не могла с собою поделать. Женя молча и хмуро на нас смотрел. Видимо, гадал, с кем он меня в следующий раз встретит.
– Много-много дриньк-дриньк-дриньк?
– Нет, – ответила я. – Немного. Чоком, чинчаро. Правда.
Мне было ужасно стыдно.
– Ты ставать совсем ебанютяя, – погрустил Женя и покачал головой. – Я тогда приезжать – ты бой целуешь. Сейчас приезжать – герл целуешь.
Я ужасно смутилась и зачем-то напомнила:
– Секс андэ!
– Герл вери много? – ответил он.
***
Клуб.
Лера спит на диване, мы по очереди за нее танцуем, чтобы Поска не орал, Тичер причитает, Ольга «достает» меня с непристойными предложениями. Женя хмур и так зол, что кажется почти сексапильным. Такое чувство, что он думает, будто бы ему не было на меня насрать. И начинают всякие дурацкие мечты лезть в голову. Типа, как бы мне исхитриться, раздобыть себе мужика, при виде которого Кан задумается и скажет: «Блин! Хочу, заверните!»
Или, лучше мне найти себе бабу?..
***
А потом сбылась моя «мечта» познакомиться с каким-нибудь знаменитостями.
– Star, – то и дело повторял Поска, словно чабан подгоняющий овец, подталкивая нас к руму. Он сказал правду гости были стары, но чем они прославились, Дядюшка нам не сказал.
– Вот бы мои Н.О.Т пришли! – мечтала я вслух.
– Ты же их разлюбила.
– Не лезьте в мое маленькое сердечко!
– У тебя не сердце, а общага! – грубо сравнила Лерка.
Пока я на это дулась, уверяя, что в моем сердце – крутой отель, ко мне подсел самый молодой из всех старов. Одет он был в стиле Ивана Царевича: ковбойские сапоги с загнутыми носами, украшенные железными украшениями, широкие брюки, которые саннимушка заправил в свои сапоги и приталенный кожаный тренч до колен.
– Квак! – сказала я, не собираясь с ним целоваться.
– Бьютипал! —сказал он, застенчиво протягивая руку и касаясь ею моей щеки.
– Камсапнида! – поблагодарила я и улыбнулась так, что у стара повяли лучики и он не стал спрашивать, как такой Лучистый Бриллиант Я оказался в сем заведении.
И мы пошли танцевать.
Я понимаю, что он тут гость и должен о чем-нибудь со мной разговаривать. Что моя история так же безразлична ему, как и мне его… Но эти комплименты… Я ведь жирная! Жир-на-я! О какой красоте идет речь? О внутренней, то ли?
Пока я над этим думала, Ольга, ведьмински хохоча, вдруг ворвалась в наш рум и принялась щелкать фотоаппаратом.
***
Увы! Но запечатленную на снимке Веньку, которая целует с языком старичка, нам не показывать ей в ответ на каждое «Я – расистка!» Его «шестерки» изъяли пленку. Конечно, все прошло мирно. Они даже отдали за нее десять вонючек, хотя сама пленка стоит две, но… я готова была неделю работать бесплатно. За фотографию.
Ольга билась головой об диван, горюя о своей пленке, где были очень интересные кадры. Она ездила в ресторан с одним гостем и что-то там наснимала. Вернулась Елена:
– Ой, котики, меня чуть от вас не увезли!
– Идите на хер! – рявкнули на нее все разом.
Тогда Елена заявила, что за чек она позволяет себя поцеловать и находит это в порядке вещей. Интересно, что она позволит с собой сделать за два? Ненавижу эту старую вешалку. Лично я не стану облизывать какого-то старикашку даже за все золото мира. С другой стороны. У меня и трат таких нет, как у Тичера. То фрукты нам покупает, от имени Керта. То за гостиницу платит.
Не верю я, что Керт сам будет платить.
А когда у женщины траты, у нее летят тормоза.
Пока я это подробно описывала, стоя перед девками, словно Петросян, а они рыдали от смеха, стало ясно еще кое-что. Меня опять любят. И не только за знание английского, еще и за знание русского.
Когда мы вернулись в «рум», я громко и с выражением, прочла им из своего дневника. Эффект был тот же, что в школе. Мораль: если хочешь, чтобы тебя любили – учись делать то, что всем нравится.
***
За вторым тэйблом, на этот раз с мапией, дорогая Тичер, – Они-меня-в-грош-не-ставят, – вообще разошлась. Начала танцевать перед своим саннимом стриптиз – стя-гивая и снова надевая свой свитерочек. Тот перевозбудился и начал зазывать ее в отель. Естественно, Елена снова сообщила, что он зовет ее к себе жить и стала над ним прикалываться:
– Я, мол, тоже
