– Сказки ничем не отличаются от первых двух книг. Вы чересчур осторожничаете, изгоняете из них все признаки жизни.
– Откуда вам знать? – гневно спросила Келли. – Вы никогда их не читали. Я их никому не показывала, кроме агента, – даже моей маме…
Внезапно она замерла, поняв, что произошло, и это поразило ее сильнее, чем физический удар. Кровь прилила к ее лицу, она потрясенно взглянула на Зейна.
– Вы их прочли, – едва слышно произнесла она. – Правда? Прошлой ночью, пока я спала. Вы нашли рукопись и читали ее. Вы не имели права это делать!
– Не имел, – процедил он сквозь сжатые зубы. – Но мне хотелось остановить вас, если вы совершаете прежнюю ошибку. Я убедился: вы опять ошибаетесь.
Келли встала так резко, что едва не опрокинула стол. Тарелка соскользнула на пол и разбилась, но Келли не обратила на это внимания. Зейн тоже поднялся, и теперь они смотрели друг на друга в упор, как два противника, готовые вступить в бой.
– Вы не имели права! – яростно повторила она. – Надо бы выплеснуть этот кофе прямо вам в лицо! Вы животное!
– Так выплесните, если от этого вам станет легче, – проговорил Зейн. – Но вопрос в том, будете ли вы после этого писать лучше. Вот что меня тревожит.
– Каким это образом я смогу писать лучше? – саркастически выпалила Келли. – По-вашему, я поверхностна, холодна, мне недостает таланта и смелости. Я ничтожество в сравнении с вами. Да, мне никогда не стать столь значительным и известным автором, как вы.
На его виске голубоватой молнией запульсировала вена.
– Нет, вы не поверхностны, вы умеете чувствовать, и у вас, безусловно, есть талант – так воспользуйтесь всем этим. Вы когда-нибудь перечитывали свои сказки? В них снова действуют придуманные существа: еще один единорог, крылатый конь, игрушечная собачка, стремящаяся стать настоящей, морской змей.
– И что же в этом плохого? – закричала Келли, сжимая кулаки. – Ничего! Ровным счетом ничего!
– А что плохого в настоящих животных и настоящих чувствах? – возразил Зейн. – Что плохого в рассказе о… да хоть об этой собаке? Об этой глупой, никому не нужной, помешанной псине, которую никто не любит?
Он с отвращением указал на Полли-Энн, которая стояла рядом и с обожанием глядела на них, радостно подергивая хвостом.
– Я буду писать то, что захочу, и как захочу! – вспылила Келли. – Вы такой же самоуверенный идиот, как Терри, – пытаетесь поучать, как выполнять мою работу, что я должна думать и как мне следует жить! И я отвечу вам то, что ответила ему: убирайтесь. Убирайтесь отсюда и не смейте возвращаться!
– Вот это да! – со злобным удовольствием ответил Зейн, уперев палец ей в грудь. – Вот это настоящая страсть! Почему бы вам не попробовать написать об этом?
– Уходите! – приказала она. – Иначе я начну швырять в вас чем попало! Имейте в виду, я не шучу!
– Если вы считаете, что это будет забавно, то очень ошибаетесь, – издевательски отозвался Зейн. – Я могу придержать язык и позволить вам и дальше писать посредственные книги, которые кажутся вам гениальными. Я ничего бы вам не сказал, если бы не задумался над этим. Джимми был моим другом, и я…
Терпение Келли лопнуло с искрами, подобными фейерверку, разметавшемуся в небе.
– Джимми не был вашим другом – он вас терпеть не мог! – выкрикнула она. – При упоминании о вас его бросало в дрожь! Вы ему надоели!
Зейн нахмурился. Очевидно, эти слова всерьез его задели.
– Что такое?
– Он не был вашим другом и в точности знал, что вы за чудовище, – ответила Келли, зло прищурившись. – Он презирал вас. И я могу это доказать.
Келли выбежала в спальню, рванула ящик стола и одним движением вытащила из него письма. Потом прошагала в гостиную. Зейн стоял у стола в угрожающей позе, его лицо потемнело от гнева.
– Вот, – сказала Келли, скомкав письма и засовывая их в пакет с печеньем Мэвис. – Здесь им и место – вместе с другим мусором! Покопайтесь-ка тут, чтобы узнать, что он в действительности думал о вас, мерзавец! Да, «мерзавец» – вот отличный эпитет для вас. Неудивительно, что вы пишете о чудовищах, – вы сами одно из них! А теперь убирайтесь вон!
Она швырнула пакет ему в руки, бросилась к двери и распахнула ее.
– Вон, – приказала она. – И немедленно.
Зейн прошел мимо, затем остановился и шагнул к Келли, возвышаясь над ней. Вена на его виске вновь запульсировала, серые глаза горели холодно и твердо, как алмазы.
– Пишите свои фантазии, Келли, – произнес он хриплым от гнева голосом, – но вкладывайте в них хоть немного чувства, чтобы люди им поверили. И помните, что, хотя в мире много добра, здесь есть и зло – настоящее зло. Им нельзя пренебрегать. Никогда.
– Я уже научена этому, – горько произнесла она. – Вы и мой отец преподали мне горький урок. Убирайтесь сейчас же.
Он долго смотрел на нее с безрадостной улыбкой, от которой кривились уголки рта.
– До свидания, – произнес наконец Зейн, и в его голосе засквозило безграничное презрение. Он повернулся и вышел.
Келли захлопнула дверь, нетвердыми шагами подошла к дивану и бросилась на него, подняв подушку. Как сквозь сон она слышала ворчание мотора джипа, постепенно затихающее вдали.
Она утомленно приложила ладонь к лихорадочно горячему лбу. Хотелось расплакаться, но мешала отвратительная пустота внутри, ощущение, что она растратила все свои слезы, все чувства и больше у нее ничего не осталось.
Спустя несколько минут Келли нехотя поднялась и, качнувшись, опустилась на стол Джимми, на котором стояла ее пишущая машинка. Она посмотрела на разложенные на столе бумаги. Да, действительно он рылся в них, даже сунул нос в последнее письмо матери – оно оказалось свернуто неаккуратно. Да такой негодяй заслуживает не просто ненависти, а гораздо большего.
Не в силах думать дальше, она заставила себя собрать наполовину оконченную рукопись. Пытаясь забыться, Келли начала перечитывать ее, представляя, какой мог ее увидеть Зейн.
Наконец ей удалось сосредоточиться. Музыка из дома Терри прервалась. Вероятно, Мэвис каким-то образом образумила неистового доктора. Какая блаженная тишина после всех треволнений дня!
Но по мере того, как Келли читала собственную рукопись, тошнота и пустота заполняли ее нутро, руки начали предательски дрожать. Она пробежала глазами сперва одну сказку о животных, затем вторую.
О нет, думала она, покачивая головой, нет, этого не может быть! Сказки были бесхитростными, гладко написанными, поучительными и жизнерадостными! Но Зейн прав: в них чувствовалась явная пустота, недостаток чего-то очень важного. Что-то в них было слащавое, глуповатое…
Услыхав настойчивый стук Мэвис в дверь, Келли не смогла заставить себя ответить. Ее сковало оцепенение. «Безвредные». Да, именно так выразился продавец о ее книге. Этот эпитет лучше всего подходил ее сказкам – они и вправду были безвредными.
