— Да вы, я вижу, смелая девушка, Маура Кигли! Вы что же, хотели бы связать себя узами брака с вероломным негодяем? С человеком, на которого даже родной отец не может смотреть без брани и проклятий?
Маура попыталась отстраниться, но он схватил ее за полы сюртука и притянул к себе, чтобы видеть лицо.
— Думаю, что не хотели бы. — Он разжал пальцы и отпустил сюртук. — Да ведь я и не предлагаю выходить за меня замуж. Я хочу тебя, Маура. Ты тоже хочешь меня. И если ты станешь это отрицать, мне придется назвать тебя лгуньей.
На это Маура ничего не сказала.
Должно быть, он ошеломил ее своими до грубости откровенными речами. Девушка привыкла к цветистым признаниям и слюнявым поцелуям щенков вроде его братца Роуэна. Будь здесь фонарь или свеча, Маура без труда увидела бы растущее на глазах свидетельство желаний Эверода. А так она не заметила, что ему уже несколько раз пришлось поправлять напрягшийся детородный орган, которому стало слишком тесно в панталонах.
Поэтому Эверод не мог думать ни о чем другом: ему необходимо было разрядиться, вставив упомянутый орган в ее тело.
— Это было бы дурно, — выговорила наконец Маура. — Как я могу верить вам?
— Но ты же племянница Жоржетты, — холодно парировал он. — Могу ли я верить тебе?
Логика и зов плоти редко уживаются вместе. Эверод почувствовал, как девушка выпрямилась, напряглась, изобретая сотню доводов против того, чтобы они оба закрыли глаза на то, что их разделяет, и уступили тому, что влечет их друг к другу.
Эвероду неинтересно было выслушивать эти доводы.
Он ведь уже заглушил свой внутренний голос, подсказывавший ему не трогать Мауру Кигли.
В противном случае он не бродил бы среди ночи в парке своего отца.
И не думал бы о том, чтобы похитить невинность Мауры.
Эверод запустил большой палец под сюртук и провел сверху вниз, высвободив одну руку Мауры.
— Этот наряд тебе больше не нужен, — и высвободил другую руку.
— Эверод!
Боже, как ему хотелось видеть черты ее бледного лица яснее и дольше, чем позволяли редкие вспышки молний! Была ли она напугана или смирилась? А может быть, испытывала облегчение от того, что он взял ситуацию в свои руки?
— Пеньюар тоже надо снять. Пусть свежий ветерок высушит кожу.
Но Эверод не стал снимать с Мауры остатки одежды, он просто ждал. Прошло несколько мирут, прежде чем он услышал, как шуршит ткань. Еще пару мгновений — и мокрый пеньюар упал на доски беседки. Эверод, который затаил дыхание, выдохнул и снял свой жилет. Он любил, чтобы атлас кожи соприкасался с таким же материалом.
Затем виконт встал на колени и слегка дрожащими руками расстегнул пояс, поспешно освобождаясь от панталон. Он не опасался, что Маура может передумать, ему просто не терпелось овладеть ею. И только это нетерпение несколько мешало ему. Эверод выпрямился, окончательно сбросил панталоны и пинком ноги отшвырнул их; теперь все его внимание сосредоточилось на сидевшей перед ним женщине.
— Давай, ложись, — велел он, подкладывая ей под голову сюртук вместо подушки.
— Я не… не знаю, как доставить тебе удовольствие, — призналась Маура, и голос ее при этом дрожал, как будто она совершала смертный грех.
Такая забота о том, что нужно ему, тронула зачерствевшее сердце Эверода. Он укрепился в намерении не допустить, чтобы она разочаровалась в своем первом любовном опыте. Он стал целовать Мауру, покусывая ее губы, пока она не ответила ему тем же.
— Доставить мне удовольствие нетрудно, — сказал виконт, лаская пальцами ее шею, груди, постепенно спускаясь к гладкому животу. — Я же обещал прогнать твою боль поцелуями. — И он подвинулся, устраиваясь между ее ногами.
— В этом нет необходимости, — проговорила Маура, начиная задыхаться, когда пальцы Эверода стали гладить ее ногу от колена и выше, по внутренней стороне бедра, а его приводила в восхищение эта нежная гладкая кожа.
Маура уже вся дрожала от его ласковых, осторожных прикосновений, тело ее напряглось. Эверод не заблуждался на этот счет: он понимал, что ее хрупкий стан выгнулся, как натянутый лук, отнюдь не в предвкушении того наслаждения, которое ожидало их обоих.
— А я настаиваю. — И виконт поцеловал ее колено, затем повернулся, приподнял второе колено и прижался к нему губами.
— Да ведь больно! — возмутилась Маура, когда Эверод слегка передвинулся и стал покусывать ее бедро.
— Правда? Значит, я что-то делаю не так.
Он рассмеялся, когда она чуть слышно пробормотала ругательство. По крайней мере, ему показалось, что это было ругательство. С другой стороны, он считал, что такая девушка, как Маура, не способна сквернословить. Эверод скользил рукой выше и выше, пока не нащупал мягкие волоски между ногами. Он ласково погладил сокровенную расселину, и по телу Мауры пробежала дрожь. Пальцы продвигались все глубже; Маура не мешала ему. Эверод застонал, когда его пальцы оросились влагой — доказательством ее готовности.
Маура желала этого соединения не меньше, чем он сам.
С тех пор как виконт выследил ее на Бонд-стрит рядом с этой стервой тетушкой, он все время кружил вокруг Мауры, дразнил ее, искушал, пытался расшевелить — и все ради этого мгновения. Эверод добился того, что ее тело стало жаждать его, пусть даже ее разум и сердце не ведали до конца его побуждений. Зато он сам не решил еще, чего именно хочет от Мауры, помимо обоюдного удовлетворения страсти, в котором она долго отказывала им обоим.
Но теперь было не время искать ответы на невысказанные вопросы, которые возникали в глубине сознания каждого из них. Маура, обнаженная, распростерлась на его сюртуке, как добровольная жертва. Ночь и буря укрывали их от посторонних глаз. Все спали, некому было остановить Эверода, и он почувствовал, что умрет, если не войдет в нее тотчас же.
Не давая Мауре возможности передумать, он взобрался на нее. Опираясь на руки, виконт раздвинул ей ноги и устроился между ними. Затем потянулся одной рукой вниз, взялся за свой подрагивающий от нетерпения орган и стал вводить его. Всякий раз, когда Эверод на миг задерживался, входя в мягкое зовущее лоно, его пронизывало чувство мучительного наслаждения.
Он потерся головкой детородного члена о ее влажную расселину.
— Только не проси меня остановиться. Я не настолько благороден, как тебе кажется, Маура. Сегодня я намерен овладеть тобой до конца.
— Я знаю. — И она погладила его по щеке.
Направляя пальцами головку члена, Эверод все дальше и дальше проникал в истекающую влагой жаркую глубину, такую желанную и жаждущую его. Хотя на улице было прохладно, а по открытой беседке гуляли порывы ветра, лоб Эверода покрылся испариной, когда он проник еще глубже и ощутил слабое сопротивление ее девственной преграды.
