Ждана поднялась на ноги трагически-бледная, с решительно сжатыми губами, мокрыми и солёными от слёз. Приметив, что забыла в лесу лукошко с ягодами, досадливо сморщилась – но не более того. Не до ягод было. Более важным делом сейчас стало распутывание клубка чувств и приведение в порядок мыслей. Хотела она взяться за шитьё, да вспомнила, что в мятежном расположении духа нельзя даже брать иглу в руки. Успокоиться не получалось, Ждана металась по дому. Вымела полы, поставила тесто… А потом хищным хорем пронырнула мысль: а что после свадьбы? То же самое. Целыми днями Млада будет пропадать в дозорах, а она – стряпать, мыть, стирать, шить, бродить по лесу, собирая ягоды с грибами. Потом начнёт расти живот… Если удастся уговорить Младу взять помощницу по хозяйству – хорошо, а нет – придётся самой корячиться с пузом. Первенца по обычаю выкармливала кошка, чтоб девочка выросла дочерью Лалады. Значит, придётся Младе на время кормления забыть о службе и оставаться дома, с семьёй… Не станет же она таскать грудное дитя с собой в дозор! Ждане даже захотелось поскорее забеременеть и родить, чтобы Млада больше бывала с ней…
Незаметно для девушки эти будничные, простые и приземлённые мысли о будущем успокоили её. Сердце как будто встало на место, а внезапная одержимость глазами цвета летних сумерек стала казаться не более чем нелепой случайностью, едва не разрушившей всё то, что они с Младой начали вместе строить. Довольная тем, как скоро ей удалось укротить поднявшуюся было в душе бурю, Ждана повеселела. Очистив себя от дурных мыслей, она погрузилась в музыку ниток и иглы и принялась волшебством Лалады вплетать птичьи голоса в вышиваемый узор.
Внезапный стук в дверь разбил сосредоточенность. Уколовшись, Ждана сморщилась и сунула палец в рот… Внутри натянулась тревожная струнка: кого могло принести сюда? Единственными гостями в этой глуши были белки-воровки, привыкшие к человеческому соседству и осмелевшие до наглости. Значит, кто-то чужой. Неслышными шагами Ждана проскользнула по лестнице вниз, умудрившись не скрипнуть ни одной доской, подкралась к двери и прислушалась.
«Не бойся, девица, – раздалось вдруг. – Я – Ясна, послана от княгини к тебе, чтоб вернуть лукошко, которое ты забыла».
Девушка вздрогнула и отпрянула. Внятный, мягкий и вкрадчивый голос прозвучал у самого уха так отчётливо, словно и не было между ней и гостьей глухой преграды в виде двери. Довольно высокий и медово-светлый, он ласкал слух, и Ждана, преодолев недоверие, всё же приотворила дверь и глянула в щель. И тут же наткнулась на взгляд перламутрово-серых больших глаз женщины-кошки с льняной шапочкой волос – той самой дружинницы, чьим именем назвалась Лесияра. Несколько мгновений они смотрели друг на друга через щель, потом Ждана робко открыла дверь пошире. У ног Ясны стояли две корзины: одна – забытое лукошко с голубикой, а во вторую, огромную, еле уместился с подвёрнутым хвостом двухпудовый озёрный осётр. Заметив вопросительный взгляд Жданы, Ясна сказала:
«Это подарок тебе».
Ждана шагнула за порог, поражённая размерами рыбины… Жарить – не пережарить, печь – не перепечь! Но едва ноги девушки ступили на доски площадки перед домом, как из-за двери к ней шагнула княгиня – в тёмно-красном суконном плаще, застёгнутом золотой пряжкой с жемчугом. Завладев руками Жданы и тепло их сжав, Лесияра проговорила:
«Ждана, прости меня за обман… Ты так спешила, что забыла свои ягоды».
Небо, спрятавшееся от смущения за полог туч, дышало на землю порывистым ветром, трепля волосы княгини и полы её плаща. Следовало отнять руки, высвободить их из нежного пожатия, но Ждана была не в силах… Застыв столбом, она беспомощно смотрела в ясное, одухотворённое лицо княгини и понимала: нет, никуда не деться ей от этих глаз – мудрых, ласковых, спокойных. Даже если она убежит от них на край света, они всё равно будут вечно заглядывать ей в душу. Их взгляд гладил ей сердце, как тёплая ладонь, от него Ждане становилось и страшно, и горько, и радостно.
«Мне не за что прощать тебя, государыня, – пробормотала она. – Я могу только благодарить за оказанную мне честь…»
Что слова? Пустые звуки, опавшие листья, жалкие и мёртвые. Они не способны передать всей красоты и величественной тишины горного восхода, с которым Ждане хотелось бы сравнить улыбку княгини. Этот свет, царственно-гордый и вместе с тем сердечный и щедрый, согревающий всё, вплоть до самой мелкой травинки, лился из глаз Лесияры, навеки покоряя каждого, на кого падал её взгляд.
«Прошу, не откажись принять мой небольшой дар, – сказала княгиня, кивая в сторону великолепного осетра. – Я сама добыла этого красавца… Богатый сегодня улов выдался, хочу поделиться им с тобой».
Расшумевшийся в соснах ветер холодил сердце Жданы, пронзённое нежной болью. Гордость, чопорная старуха, призывала отвергнуть подарок, но душа была иного мнения.
«Спасибо, государыня… Щедр твой дар!» – почтительно склонила голову Ждана.
Лесияра взглянула на свою дружинницу, и та выпрямилась, готовая выслушать распоряжение.
«Занеси рыбу в дом, Ясна, – сказала княгиня. – Да выпотроши сразу, чтоб хозяйке с требухой не возиться и ручек не пачкать».
Руки Жданы всё ещё находились в ласковом, невыносимо сладком и тёплом плену, из которого она не могла, да и не хотела освободиться. Следовало проводить Ясну в кухню, но княгиня не отпускала Ждану, с улыбкой заглядывая в глаза. В итоге княжеская дружинница с осетром под мышкой нырнула в дом, а девушка засмеялась, залившись смущённым жарким румянцем. Правительница дочерей Лалады засмеялась тоже… Это вызвало под рёбрами девушки щекотное эхо, и она, отворачивая пылающее лицо, покатывалась, фыркала и хихикала без остановки. Глядя на неё, Лесияра развеселилась ещё пуще. Пытаясь заглянуть Ждане в лицо, она искрящимся и переливающимся смешинками голосом спрашивала:
«Чего? Ну, чего ты? Что потешаешься? Смешно тебе надо мною, да?»
Ждана и сама не знала, что тут такого забавного, но остановиться не могла, как бы глупо это ни смотрелось со стороны. Но умолкнуть всё же пришлось – когда губы княгини обожгли её щёку поцелуем. Будто ледяной водой окаченная, Ждана ахнула и круто повернулась к ней спиной, закрыв пальцами лицо, от которого с холодком отливала кровь…
Может быть, Ясна, вышедшая из дома, чтобы выкинуть требуху, что-нибудь и подумала, только Ждане было не до того. Княгиня тоже хранила подозрительное молчание.
