Хоуп пожала плечами, словно ей было все равно.
— О'кей, как скажете. Я просто пыталась снять удачный кадр, вот и все. — Она снова начала завинчивать винтик, молясь, чтобы руки не выдали ее и не задрожали. Все четыре винтика оказались на своих местах, она навела фотоаппарат на рамку, и только тогда смотрительница покинула ее.
После ее ухода на лице Хоуп появилась слабая улыбка. Легкие ее наполнились воздухом в первый раз с тех пор, как она забрала поддельный ключ у ювелира. Она могла только глубоко вздохнуть, тогда как ей хотелось выбежать из дома и стремглав нестись куда-нибудь не оглядываясь.
Но на самом деле, успокоившись, она провела в музее еще минут пять, продолжая щелкать фотоаппаратом. Затем, держа свое снаряжение в руке и надежно спрятав рамку-оригинал с ключом в сумке, она направилась по коридору к двери, каждую секунду ожидая, что тяжелая рука стража порядка опустится ей на плечо.
Уезжая прочь, она облегченно рассмеялась: Хоуп Лэнгстон — знаменитый фотограф и великая интриганка…
Ей просто не терпелось поскорее добраться до Армана и все ему рассказать!..
Темные тучи закипали на горизонте, и верхушки сосен и осин приобретали зловещий оттенок, подобный черным клубам дыма. Она ничего этого не замечала. Все ее мысли были сейчас сосредоточены на Армане. Здесь ли он еще или уже исчез — возможно, в тот самый момент, как она закрепила последний винтик? А может, он ждет ее и невидимая стена наконец исчезла? Губы Хоуп шевелились, произнося молитву за молитвой, когда она начала подниматься на холм — и к Арману.
Взгляд Хоуп пристально осматривал деревья, надеясь заметить границу невидимой стены, за которой она могла увидеть его. Паника охватила ее, она побежала, шаря глазами по кустарнику, по лесу.
— Арман! — позвала Хоуп, и голос эхом разнесся по холму и над озером. — Арман! — Но он не отвечал, и сердце ее сжалось от боли.
Достигнув того места, где они предавались любви, Хоуп уронила сумку и медленно повернулась на месте, пристально осматривая все вокруг. Затем силы окончательно оставили ее, и она опустилась на землю, прислонившись к большому валуну.
— Исчез… — услышала она свой собственный голос как бы со стороны. Но она должна вернуть его! Вернуть! Вернуть, чтобы снова увидеть его! Она скажет Арману, как сильно любит его, и снова сольется с ним в единую плоть. Возможно, он все говорил правильно и они действительно созданы друг для друга. Он стал ее половиной. Глаза ее горели от бесполезных сейчас воспоминаний об утраченных мгновениях, когда она могла бы многое рассказать ему. Например, она никогда не говорила ему о чувствах, которые существовали помимо ее любви: он был необходим ей так же, как земля, пища, вода и воздух.
Сундучок! Она быстро вскочила и двинулась к палатке. Сундучок! Ведь ключ пока не вложен в замок сундучка! Может быть, все еще получится и Арман станет живым, настоящим, а не растворится окончательно! Ведь надежда осталась… С силой, которой Хоуп в себе и не подозревала, она взялась за латунную ручку и вытащила сундучок из палатки, поближе к скале. Дыхание ее прерывалось, становясь подобным звуку кузнечных мехов. Хоуп сбегала за отверткой и начала выковыривать сухую землю, набившуюся в замочную скважину. Соленые слезы бессильно катились по ее щекам. Стон сменился плачем, когда она поняла, что земля не хочет так просто уступать свою добычу.
С решимостью, рожденной отчаянием, Хоуп наконец расковыряла землю настолько, что смогла выдуть ее. Она вытерла рукой подбородок, смахивая слезы, скопившиеся там, и оставляя грязный след на коже. Ей было все равно. Ничто сейчас не имело значения, кроме латунного сундучка, который стоял на земле перед ней.
Цепляясь за землю, она потянулась за своей сумкой и ключом в рамке. Взяв его в руки, она сначала попыталась открыть крепкую рамку. Но та не поддалась ни на йоту. Тихий стон, похожий на мяукающее хныканье, подступил к ее горлу. Наконец, зажав в дрожащих пальцах камень, она разбила стекло и схватила ключ, разрезав при этом руку. На мгновение она застыла, глядя на капли крови. Неважно. Иной боли она не чувствовала — только боль в глубине груди.
Глотнув воздух, она вставила ключ в замок, толкая глубже часть оставшейся в замочной скважине земли, накопившейся там за много лет. Сейчас надо быть очень осторожной, чтобы не повредить ни замок, ни ключ. Пальцы ее подрагивали, нежно прикасаясь к ключу. Если ключ сломается, это будет означать крушение всех ее надежд вернуть Армана. Слезы все струились и струились по ее щекам, но Хоуп ничего не замечала — она и не знала, что плачет.
Услышав насвистывание, она сначала решила, что это поднимающийся ветер обманывает ее. Но звук раздался снова, такой нежный и сладостный, такой же болезненно знакомый, как и всегда. Она замерла на месте, не в силах пошевелиться. Минуты шли.
— Арман? — хрипло прошептала она, все еще неуверенно. И снова застыла, боясь, что мелодия затихнет. Но этого не случилось. Казалось, она парила на крыльях ветерка, обволакивая Хоуп. Повторяющийся мотив был ей дорог, но вызывал и страх. Что же это — начало или конец? — Арман? Ты здесь? — снова спросила она ветер.
— Да, ma petite chérie. — Голос его был тих, как шепот, и раздался, кажется, внутри ее самой, а не от ветерка, но был наполнен характерной для него смесью иронии и печали. — Боюсь, я вижу тебя намного лучше, чем ты меня.
Она круто повернулась, глаза ее метались из стороны в сторону.
— Где ты? — прошептала она, внезапно испугавшись, что теряет рассудок.
— Я в воздухе, над тобой, рядом с тобой, любовь моя.
— Я нашла ключ! — Хоуп высоко подняла его в воздухе, словно жертвоприношение, которое должно было умилостивить богов. Она бы все на свете отдала, только чтобы Арман был рядом с ней. Все на свете! — Я вложила его в замок, Арман. — Она отчаянно пыталась избавиться от комка в горле. Ей было больно дышать, больно смотреть. Все доставляло такую боль… Словно тысячи ножей исполосовали ее кожу и впились в кости, разрывая ее на части. Она снова утерла слезы рукавом. — Я думала, может, ты вернешься, если я воспользуюсь ключом. Но я опоздала.
— Нет, — голос его донесся до нее подобно порыву теплого ветерка. — Ты не опоздала, любимая. Ты как раз вовремя.
— Что же мне делать? — Слова были произнесены шепотом, они прозвучали как плач ребенка ночью.
— Встань, моя églantier. Дай мне посмотреть на тебя. Дай увидеть тебя всю, как при нашей первой встрече.
Колени ее дрожали, когда она поднялась, но руки действовали быстро и уверенно, пока она раздевалась и поворачивалась. Ей было все равно, что она не может увидеть его, если только он с ней. Все еще с ней. Он разговаривает с ней. Она не могла утратить последнюю ниточку, связывавшую их. И не утратит.
