– Может ли художник быть человеком серьезным? – проконсультировалась маменька у Дягилева, который был для нее и богом, и чем-то вроде дельфийского оракула.
– Не менее серьезным, чем балерина, – ответствовал тот.
И дело было решено.
Впрочем, прежде чем вести Ольгу в мэрию и под венец (она настаивала на венчании по православному обряду!), Пабло должен был еще получить благословение своей матушки. Она приветливо встретила будущую невестку в Барселоне и пришла в восторг от ее утонченной, нежной, такой своеобразной красоты. А уж сценическое искусство Ольги вовсе поразило сеньору Баско (Пикассо – была ее девичья фамилия, которую принял Пабло)! Именно из нежности и сочувствия она и сказала однажды Ольге:
– С моим сыном, который создан только для самого себя и ни для кого другого, не может быть счастлива ни одна женщина.
Однако оптимизма и твердости духа (а может быть, просто розовой глупости?) Ольге было не занимать, и вот они с Пабло стали жить вместе еще до свадьбы, как ни противилась этому госпожа Хохлова, боявшаяся по примеру всех маменек, что Пикассо, как все художники, удовлетворит свою страсть и бросит Оленьку.
Однако этого не случилось. Напротив, Пикассо влюблялся все сильнее, и жизнь, которую он и Ольга вели пока еще во грехе, поселившись в маленьком доме в парижском пригороде Монруж – со служанкой, собаками, птицами и еще тысячью разных предметов, которые повсюду сопровождали художника, – вполне можно назвать идиллической. Правда, Ольга могла тут получить первое представление о творческой одержимости своего будущего мужа.
Пабло продолжал много работать, обычно по ночам. Однажды, разбуженный бомбардировкой (как-никак продолжалась Первая мировая война!) и загоревшись поработать, он не нашел чистого холста и стал писать натюрморт с гитарой и бутылкой порто прямо на картине Модильяни. Ну да, ведь «тосканский принц» был в то время еще жив, а значит, его картины еще не взлетели в цене баснословно.
Кстати, именно в Монруже Пикассо написал первый из портретов Ольги – знаменитый «Портрет Ольги в кресле», который сейчас выставлен в парижском Музее Пикассо. Их будет еще множество: «Ольга Хохлова в мантилье», где она похожа на испанку, «Ольга в шляпе с пером», «Ольга читает, сидя в кресле», «Ольга читает», «Портрет Ольги», «Голова женщины. Ольга», «Ольга в меховом воротнике» и другие.
Начиная с этого времени, он возвращается к классическим канонам: таково влияние любви! Ольга не любила непонятки в живописи и однажды сказала:
– Я хочу узнавать свое лицо.
– Слушаюсь! – ответил художник и исполнял ее просьбу так долго, как только мог.
Кстати, сила его любви проявлялась еще и в том, что сначала он везде приукрашивал жену. Это можно угадать, сравнивая портреты с фотографиями. Вряд ли Пабло делал это сознательно, скорее всего, именно такой он и видел Ольгу, нежная прелесть которой завораживала его.
А вот друзья его, лишенные розовых очков, видели в Ольге ничем не примечательную мещаночку (вероятно, такой она и была, ну да что в том плохого?!) и отговаривали Пабло от брака, считая, что он будет неудачным. Художник не внял их советам.
Трудно сказать, кто оказался прав. Все-таки прожили Ольга и Пикассо долго, дольше, чем жил он с другими своими дамами. А выдержать всю жизнь рядом с одной женщиной Пабло не мог просто физически. Так же, впрочем, как и они рядом с ним…
Но не станем забегать вперед.
Итак, настал день 12 июля 1918 года, когда в мэрии 7-го парижского округа прошла церемония бракосочетания Пабло Пикассо и Ольги Хохловой. Вслед за этим молодые отправились в русский собор Александра Невского на рю Дарю, где их обвенчали по православному обряду, как и хотела Ольга. Среди гостей и свидетелей были Дягилев, Аполлинер, Кокто, Гертруда Стайн, Матисс.
Вопреки мрачным пророчествам друзей Пикассо был убежден, что проживет с Ольгой всю жизнь, и поэтому брачный контракт предусматривал их общее владение имуществом. В случае развода это подразумевало его раздел поровну, включая все картины Пикассо.
Воистину безоглядная щедрость!
После свадьбы мсье и мадам Пикассо перебрались в большую квартиру в самом центре Парижа, на улице Ля Бовси, неподалеку от галереи, где выставлялись картины Пабло. Ольга была великолепной хозяйкой, она могла бы умело управлять целым поместьем, так что управиться с квартирой Пикассо ей было как нечего делать. Она обставила дом по своему вкусу.
Да, это жилище художника мало напоминало «комнату прислуги» на улице Равиньян, где Пабло-Поль поселился в 1906 году с Фернандой, его первой «настоящей женщиной» (до нее Пикассо общался только с проститутками), и которую превратил в алтарь любви. На ящике, покрытом красной тканью, он расположил все, что было связано с Фернандой: шарф, который был на ней в день первой встречи, ее портрет, написанный им, и две шелковые розы, выигранные когда-то ими в лотерею на бульваре Клиши. Впрочем, это все были безумства молодости, о которых и вспоминать не стоило.
А теперь началась упорядоченная семейная жизнь.
Пикассо не вмешивался в «женские дела». Ольга наводила свой порядок в комнатах, а он навел свой беспорядок в мастерской на первом этаже, раскидав где попало коллекцию разных памятных и любимых предметов и расставив прямо у стен свои работы вперемежку с картинами Ренуара, Матисса, Сезанна, Руссо и того же Модильяни, которые он еще не до конца зарисовал своими натюрмортами.
Мадам Пикассо желала не только иметь респектабельный дом, но и выглядеть респектабельно. Однако у Пикассо оставались самые простые вкусы. Он восторгался дорогими нарядами жены, которая массу времени проводила в модных домах, прежде всего у Шанель и Пуаре, но сам предпочитал ходить в одном и том же костюме.
Вообще одежда его мало занимала, хотя в Париж он в свое время приехал, «одетый под художника». Описание подобного костюма можно найти в романах Альфреда де Мюссе: широкие бархатные куртки, отложной воротничок, берет… Существовала мода и на прически: кудри и бороды, желательно эспаньолки. Пикассо в конце концов поддался этому поветрию и за несколько недель отрастил бороду. Однако вскоре он ее сбрил: ему претило, что он стал слишком похож на «настоящего художника»! Он начал носить «костюм механика», который с его подачи стал ужасно моден среди авангардистов Холма: синий комбинезон, хлопчатобумажная рубаха, белая в красный горошек, дешевая, всего за полтора франка купленная на рынке Сен-Пьер, плюс красный кожаный пояс и испанские сандалии на веревочной подошве.
С тех пор Пикассо, конечно, изменился, и теперь он одевался респектабельнее и дороже, однако деньги предпочитал тратить на приобретение каких-нибудь экзотических вещей, которые возбуждали его воображение, и щедро помогал неимущим собратьям.
