В конце концов Ольга устала от тотального лобановского контроля, от его нотаций и внушений, что она несовершенная, малоприспособленная и без его опеки ни на что не годная. Она даже развелась с ним восемь лет назад. Развода Лобанов долго не давал, не являлся на заседания суда, вымотал из Ольги всю душу и последние силы. Развода она добилась, но ничего не изменилось. Ольга так и осталась жить с фамилией Лобанова, под одной с ним крышей, только что вещи его перетащила в отдельную комнату да спать с ним отказывалась. Квартиру даже разменять нельзя было. Она располагалась на втором этаже, а на первом был рентгенкабинет городской поликлиники. Почти сразу после того, как у Ольги поселился Лобанов, кто-то в СЭС выяснил, что в доме слишком большой фон рентгеновских излучений, и жильцов принялись расселять. Выселили всех, кроме Ольги
(Лобанов так жил, без прописки), потом начался расцвет демократии, выборы-перевыборы, заявления властей, что Север стране не нужен. Народ кинулся уезжать из города, чиновники переключились на другие хлопоты, врач из СЭС тоже уехал. Про решение СЭС городские власти забыли, про Ольгу — тоже. По документам она занимала комнату в коммуналке, на деле — просторную трехкомнатную «сталинку» в центре Магадана, но никаких продаж-обменов она с ней делать не могла. И выгнать Лобанова тоже не могла — не уходил он. Тогда ушла Ольга — в себя, в работу, в командировки. Ездила по Колыме, писала о людях и умирающих поселках и видела такие человеческие истории, такую глубину отчаяния и такую силу духа, что Лобанов с его наездами и брюзжанием казался ей мелким и несущественным. Да и польза от него была — он оставался на хозяйстве, присматривал за Нюськой, относился к ней по-отцовски. И хотя тоже пилил ее и воспитывал, но устраивал девчонке походы в сопки, брал с собой на острова и озера. Лобанов был профессиональным туристом. Знал все заповедные места и тропы Магаданской области «от и до» и за определенную плату готов был делиться этими знаниями со всеми желающими. На волне интереса иностранцев к ГУЛАГУ делился успешно, водил иностранных исследователей по бывшим сталинским лагерям, получал от них вознаграждение в валюте. Теперь эта волна схлынула. Иностранцы насмотрелись и на лагеря, и на легендарную лагерную столицу. Да и местный сервис не очень располагал к визитам: и в облезлой гостинице «Магадан» совкового типа и в евроотремонтированном отеле «Вечерний» одинаково отсутствовала горячая воду с мая по сентябрь и устраивали бега тараканы. Поэтому в последнее время Лобанов носился с проектом экстремального туризма со сплавом по Колыме и восхождениями на самую высокую, высотой с Эверест, сопку. Со своей всегдашней настойчивостью бомбил этими проектами местную прессу и администрацию, писал в Москву и даже успел завлечь съемочную группу передачи «Вокруг света» вместе с Сенкевичем. Ольга тогда тоже с ними поездила, посмотрела, рыбу в море половила, на вертолете в такие сказочно-заповедные места залетала, — одно озеро Джека Лондона, голубое роскошное зеркало в изумрудной оправе окрестных сопок, чего стоит! Была бы американским туристом-любителем, заплатила бы, по лобановским расценкам, за это удовольствие тысяч двадцать, долларов.
Впрочем, она и так платила, в рассрочку. От лета до лета Лобанов жил на ее зарплату. Не то чтобы денег требовал, но ел продукты из холодильника, брал ее сигареты и как-то так ставил в известность о неотложных расходах, что Ольга платила. Когда уезжала в командировки, она всегда оставляла ему денег на хозяйство — он ведь за Нюськой смотрел. Когда деньги у него появлялись, летом, в сезон, Лобанов тратил их на свои туристские неотложные нужды и покупал что-нибудь в дом. Недавно вот купил диван — у Ольги не получалось скопить — и считал себя добытчиком, хозяином, и ждал от Ольги бурных похвал и восторгов. На диване деньги закончились, и опять все жили на Ольгину зарплату.
— Что пить будете? — вернула Ольгу в самолет стюардесса.
— Воду, пожалуйста, без газа. А обед скоро будет?
— Минут через сорок.
— А мне «колу» дайте, девушка, — проснулась Света. Она позевала, потерла глаза, пригладила взъерошенные кудряшки, зацепилась взглядом за обложку Ольгиной книги и перешла на ты: — Слушай, Оль, а давай погадаем.
— Как?
— А по книжке по твоей. Я дома всегда по книжкам гадаю.
— Так это же детектив!
— А хоть кулинарный справочник. Нет, серьезно, я по справочнику тоже гадаю. Если выпадет что-то типа «взять телячьи почки и два часа вымачивать в проточной воде», — значит плохой прогноз, а если «украсить взбитыми сливками и нарезанными ягодами клубники» — все будет хорошо.
— А если «помешивать на медленном огне до загустения»? — развеселилась Ольга.
— Тогда сиди и жди — все само образуется. Ну, вот давай открой мне двадцать четвертую страницу и прочитай шестую строчку сверху... нет, восьмую строчку!
— «Дверь за ней захлопнулась, и Агриппина осталась одна. В темноте угадывались ступени. Они вели вверх, к какому-то источнику света. Свет мерцал бледным заревом, которое Агриппина ясно различила, как только глаза привыкли к темноте», — прочла Ольга, залезая и на девятую строку. — И что это значит?
— Что у меня все будет хорошо. Смотри: дверь захлопнулась — это я уехала из своей прошлой жизни. Осталась одна — одна ведь сейчас лечу. Лестница вверх — значит, куда надо идти собралась. Свет вдалеке — все будет хорошо. Теперь давай ты. Называй страницу и строчку.
— Ну, страница тридцать восемь, строка двенадцать, снизу, — назвала Ольга свой возраст и завтрашний (или уже сегодняшний? Запуталась совсем с этой восьмичасовой разницей во времени!) день.
— Читай вслух!
«Веер был сделан из тонкой рисовой бумаги. Он трепетал, и нарисованные гейши, казалось, танцевали свой чувственный танец, навевая на Агриппину смутные эротические желания и овевая ее приятным сквознячком». И что это значит?
— Так. Сквознячок — это к переменам. Эротические желания, чувственный танец — наверное, роман у тебя намечается. Гейши и рисовая бумага — значит, с японцем, что ли, каким...
— Да ну тебя, — захохотала Ольга, — какой еще японец! Нет в Магадане японцев, китайцы только на рынке барахлом торгуют. В прошлом году приехали осенью на разведку, привезли тюль, тапочки, купальники — стоят на морозе. Один прямо поверх купальников объявление повесил: «Все очень дешево, хочу домой, замерз». Это ему, наверное, кто-то из наших для прикола написал. Сами они по-русски почти не разговаривают!
— Ну, тогда будет у тебя роман с китайцем!
— Ага, и он мне подарит все свои купальники!
Принесли обед, Ольга выбрала курицу, Света — гуляш. Поели, потом Света выпросила детектив почитать, а Ольга откинулась в кресле, закрыла глаза и стала думать о Светином гадании. Эротическое приключение у нее уже случилось, но о нем лучше сейчас не вспоминать — слишком все было как-то... неожиданно. Знакомый японец у нее есть, только для романа малопригодный. Мачимура, бывший заключенный сталинских лагерей. Семнадцатилетним пацаном попал в плен на Сахалине под занавес Второй мировой войны, просидел в лагерях три года, строил дома в Магадане. Потом уехал в свою Японию, а в 97-м году объявился во главе делегации, которая разыскивала могилы японских военнопленных по колымским лагерям. Он единственный из них знал хоть что-то об этих местах и мог хоть как-то изъясняться по-русски. Ольга тогда уже работала в «Территории», новой демократической магаданской газете. Ее отправили писать про японскую делегацию, она познакомилась с Мачимурой, привела к нему Лобанова, тот вызвался быть проводником. Гонорар Лобанов отработал добросовестно, довел японцев аж до Бутыгучага, заброшенного лагеря на урановых рудниках с огромным кладбищем с пронумерованными могилами. Оно тогда еще почти не тронутое стояло, это после всякие охотники до сувениров растащили и кресты, и таблички. Даже школы окрестные краеведческие экспедиции сдуру туда устраивали, разыскивая что-нибудь для школьных музеев. Сдуру, потому что радиоактивность в этом лагере была довольно высокая. Энтузиазм краеведов местные власти догадались утихомирить только тогда, когда в одном из таких школьных музеев обнаружился «фонящий» ботинок. Подошва драного лагерного экспоната оказалась пропитана грунтом с уранового рудника. Обнаружилось это случайно — водили очередных туристов с Аляски, школу показывали, а у одного в кармане дозиметр был. Маленький такой, на авторучку похож. Ну и защелкала эта авторучка в школьном музее, как дятел в березовой роще. Что было тогда! Скандал на всю область! Ольга сама про этот случай писала.
