— Гилли обожает вас, — добавил он.
— Я обожаю Гилли, — раздраженно бросила она, как будто он усомнился в ее чувствах. — Если бы не она, я не пережила бы всего этого.
И тут же Бронте пожалела о своей откровенности.
— Должно быть, печально это признавать.
Голос мужчины не выражал ничего, кроме сочувствия и заботы. А в этом она не нуждалась.
— Сожалею, что упомянула об этом.
— А что вам во мне не нравится? — осведомился он таким тоном, как будто желал проникнуть в самые глубинные причины ее неприязни.
Этот нахал еще смеет дразнить ее!
— У меня не составилось о вас никакого мнения, — солгала она.
На самом же деле она анализировала полученную информацию с первого мгновения, когда увидела его.
— Какая жалость! Что скажет Гилли, когда вы ей скажете, что не можете выносить моего вида? Или я вам кого-нибудь напоминаю?
Бронте почувствовала, что ее щеки горят от негодования.
— Простите меня, если я была с вами невежлива. — Она с огромным усилием совладала с собой. — Все эта жара...
Ее безупречная кожа блестела от пота. И выглядела невероятно эротично. От его внимания не укрылось, что ее соски затвердели под тканью облегающей блузки с глубоким овальным вырезом. Между грудями стекала тонкая струйка пота. Ее прямые желтые джинсы, украшенные цветами, подчеркивали длину ее ног.
— Мне показалось, вам жара нравится? — лениво проговорил он.
— Только не тогда, когда у меня в руках чемодан.
— Водитель такси оскорбил вас?
— Все желаете выяснить?
Бронте бросила на своего спутника быстрый взгляд. Ямки на подбородках никогда не волновали ее, и теперь она взмолилась, чтобы сердце не предало ее.
— Да, как ни странно.
Его ответный взгляд показался ей несколько удивленным. Она-то выглядит кошмарно. Его ясные зеленые глаза исследовали ее лицо и плечи. Взгляд не задержался ни на секунду. Взгляд не то чтобы откровенно сексуальный, но вызывающий у нее щекотку, чем-то напоминающую сексуальное возбуждение. И было бы величайшей неосторожностью позволить ему заметить это. Такой парень не замедлит воспользоваться ситуацией.
— Я... наверное... чересчур резко отреагировала... Он назвал Гилли тронутой старой летучей мышью. Как вспоминаю, так все яснее сознаю, что надо быть терпимее. Здешний характер, знаете ли.
— А вы уверены?
— Я уверена, что не хочу, чтобы вы его преследовали. А что вы здесь делаете, мистер Рэндолф?
— Стивен, прошу вас, — перебил он слегка насмешливо. — Стив, если угодно. Гилли всегда зовет меня Стивеном. Я застройщик, мастер на все руки.
Бронте чуть не подпрыгнула на сиденье.
— Надеюсь, не застройщик этих земель?
Он ухмыльнулся.
— Я не собираюсь портить природу, Бронте. Я не только застройщик, но еще и охранитель.
Бронте посмотрела на него крайне скептически.
— Мне казалось, люди такого сорта редко встречаются. Не могу себе представить, как бы вы могли оставаться в дружеских отношениях с Гилли, ведь она всю свою жизнь была консерватором. Или вам что-то от нее нужно?
— Что бы это могло быть?
Он смерил ее быстрым взглядом.
Его голос не должен бы звучать так сексуально, с раздражением подумала Бронте. Из-за такого вот голоса жены оставляют мужей.
— Может быть, «Иволга»? Она в упадке, конечно, но при нынешнем туристическом буме эта земля может иметь немалую ценность, ведь она так близко от Рифа. Может быть, вы хотите переустроить эти места и открыть здесь лагерь для туристов? Так вот, скажу вам откровенно: Гилли оставляет владение мне.
— Я знаю! — протянул Стивен. — Должно быть, вы ее за это любите.
Бронте решила не обращать внимания на явный сарказм.
— Это Гилли вам так сказала?
Тот факт, что Гилли симпатизирует этому типу, сбивал ее с толку. Ну да, шарм в нем есть. Но разве этого достаточно, чтобы Гилли настолько ему доверилась?
А он тем временем снял кепку и бросил ее на заднее сиденье, где она почти накрыла соломенную шляпу Бронте. Оказывается, у него волосы цвета красного дерева с медными, наверное, выгоревшими на солнце прядками. Густые, прямые, ухоженные волосы.
— Вы не поверите, как много мы с Гилли разговариваем.
Оправдываются худшие опасения Бронте.
— Не обманывайте меня! Она никогда при мне не упоминала о вас.
— Что ж, вам-то пришлось тяжело. Будь я девушкой, я бы тоже отказался бы от брака с Натом Сондерсом, если только это может послужить вам утешением. Да ни в миллион лет!
— Похоже, вы знаете его лично. Это так?
Да, ничего невозможного в этом нет.
— Ну, вроде того.
Стивен усмехнулся.
— Вы темните.
Он не стал отрицать этого утверждения; машина въехала в ворота «Гнезда иволги».
— Кто-то отремонтировал ворота, — невольно отметила Бронте. — Хорошо.
В последний раз она приезжала к Гилли шесть или семь месяцев назад, и тогда левую створку ворот подпирал кирпич.
— Я умею быть рукастым, — отозвался Стивен.
Бронте едва расслышала его слова; она осматривалась, не веря своим глазам.
— Боже мой, да со времени моего последнего приезда тут произвели генеральную уборку! — Джунгли, которые грозили поглотить плантацию и пожрать деревянный дом, были решительно отброшены. И даже газон был по большей части выкошен! — Потрясающе!
Она пожирала глазами землю, которая и под напором джунглей заставляла задыхаться от восхищения. Гравийная подъездная дорога, широкая, украшенная по обочинам роскошными тропическими деревьями, свернула к дому. Ветви высоких деревьев разрослись так, что сомкнулись и образовали прохладный туннель. Через месяц или около того они взорвутся пышным цветением. Вот это будет незабываемое зрелище!
А слева — вековые фиговые деревья. Великаны! Украшенные оленьими и лосиными рогами, эпифитами[8], ползучими белыми и желтыми чрезвычайно пахучими орхидеями. Этот вид фиговых деревьев она как-то в детстве назвала «людвигами» — в честь знаменитого естествоиспытателя Людвига Лайхардта, и они уже достигли четырнадцати футов в высоту. Когда Бронте переехала к Гилли, старуха выполола их, и Бронте соорудила себе уютный шалаш из «людвигов». А главное чудо состояло в том, что ее ни разу не укусила змея, хотя змей она видела часто и потому ходила в этой местности особенно осторожно.
С правой стороны разрослись многочисленные магнолии и пальмы. Пальмы с листьями-опахалами в четыре фута. Здесь всегда цветут кустарники — олеандры, красный жасмин, гибискус, гардении, разноцветные пятилистники, произрастающие en masse[9]. Невероятно пахучий, но ядовитый дурман, называемый «ангельской трубой»[10], в самом цвету, и огромные трубы свободно свисают с ветвей.
