Выбрав самый большой букет и потратив всю занятую наличность, я счастливый пошел на трамвай, когда понял, что на трамвай денег нет. Пришлось вернуться в цветочный магазин и попросить там на трамвай. Продавщица долго смеялась, но все-таки дала мне десять рублей. А обратный путь можно пройти и пешком.
Долго я плутал по каким-то дворам, когда понял, что перешел дорогу не в ту сторону. Женщина, подсказавшая мне дорогу, честно предупредила, что идти придется много, но меня уже ничего не смущало.
«Попросись в туалет и выйди на улицу» - глупое сообщение, но дожидаться ее возле выхода, у меня бы не хватило сил. Меня лихорадило, от постоянного недосыпания и от завтрака, а точнее от его отсутствия.
Даша вышла. Просить мне в тот момент оставалось только об остановке времени.
Это была последняя наша встреча, в следующий раз мы увиделись уже для того чтобы расстаться.
Что мы вчера пили? Виски, чувствуя отвратительный осадок во рту, я пожалел, что послушал и не взял водки. Почему я проснулся на диване? Хотя засыпал на кухне на полу. Почему мой телефон лежит далеко от моего кармана, на нем пропущенный вызов от Даши, а потом исходящий вызов к ней, в то время когда я уже давно спал. Зачем я проснулся так рано, хотя и совершенно не выспался. Хронологию событий еще придется восстанавливать.
-Чаю?
-Да, можно и чаю
-С сахаром?
-Ага
-Сколько?
-Чем больше, тем лучше
Крепкий, невкусный чай, одна конфетка на двоих, похмелье и вчерашний вечер.
-Андрюха, ты в шесть утра решил разобрать телефон?
-Ага, мне на работу.
Последние сутки для меня стали не логичны, и этому я тоже не удивился. Пьем чай с одной конфеткой, я непослушной рукой карябаю этот текст в блокноте, а Андрей пытается разобрать телефон.
-Андрей, сколько она сантиметров?
Он отрывается от своего занятия, внимательно смотрит на иголку, которую я нашел на столе:
-Да черт его знает.
Действительно!
Вчера, когда я занимал денег на этот фуршет, я торжественно пообещал, что не буду прыгать из окна или вскрывать вены. Не буду делать глупостей, о которых потом пожалею.
Не понимаю, зачем он разбирает телефон. Работает ведь.
Странно вчера в магазине, я сидел и плакал, честно так, по-детски. И не было мне дела ни до знаков, ни до творчества, ни до чего либо. А сейчас сижу и смотрю, как разбирают целый телефон, сижу и разбираю свои ощущения на слова.
С отвращением закуриваю. Сорвался. Не помню у себя такой зажигалки. Даше вчера забыл вернуть. Усиленно пытаюсь убедить себя, что получаю истинное удовольствие от удушья табачным дымом.
Вышли на улицу, холод утреннего воздуха ни сколько не трезвит.
-Андрюх, а где театр ЧТЗ?
-Там, наверное.
Он неопределенно машет рукой.
-Значит мне туда.
Когда-то что-то говоря Даше, я сказал «Навсегда». Это было лишним, не то, что я знал, что это не навсегда, просто это было лишним.
В какой-то из глав, я говорил, что не суеверный. Все знаки, что я видел, были знаками большой, но не взаимно большой любви. Нет, даже не любви, скорее страсти. Бессмысленной и беспощадной.
Жалею ли я о чем-нибудь? Нет. Кроме огромнейшей благодарности я ничего не испытываю. Кроме кучи долгов у меня остались стихи песни и эти небольшие мемуары, но это точно стоило того, чтобы все это пережить.
Я щел по улице. Время приближалось к семи утра, во рту к перегару от виски добавился горьковатый вкус чая, но я был счастлив. Я был совершенно один, меня никто нигде не ждал, а потому я был свободен. По-настоящему свободен, правда, на короткое время, но СВОБОДЕН. Боль утраты придет позже вместе с вещами, которые будет напоминать о ней.
Эйфория кончилась, когда я дошел до института. Я купил кружку чая и чуть ее не уронил. На меня навалилась страшная усталость, за месяц работы над модератором, за десять дней ожидания встречи, за полночи с бутылкой виски, за минуту стояния на коленях… Я уснул там же в столовой, просто положив голову на руки.
Знаки – это то, что я хотел видеть, когда мы были вместе, это то, что я не хотел замечать, знаки – это то, что дописав одно произведение, я пишу второе и не могу остановиться. Знаки сейчас говорят только о том, что надо идти дальше, ведь те, кто не встал с колен уже не живут.
Утро. Язык прилип к небу так, что разлепить их получилось только в ванной.
Ванна, впрочем, как и туалет, лучше всего показывает хозяйственность обитателей. Старая стиральная машинка затерялась в углу под кучей белья. Желтые полосы грязи на пожелтевшей эмали старенькой ванной. В умывальнике чьи-то крашеные волосы.
Я посмотрелся в зеркало. Серое лицо, чуть голубые глаза с красными жилками, засос на шее, не повсеместная щетина, в общем, я довольно-таки неплохо вписывался в атмосферу уборной.
Словно из желе начали всплывать воспоминания о вчерашних событиях.
После быстрого, скованного и не особо приятного соития я натянул джинсы и закурил. Я сидел и смотрел на ее голое тело. Она напоминала мне надувную женщину, которая выполнила свое предназначение и теперь была не нужна. Я ждал вопроса, я не знал, что на него ответить, правду я сказать не смог бы, а соврать было нечего. Я ждал, но она не спросила. Она и так все поняла. Поняла, почему я ей не звонил, почему держал дистанцию, почему раньше всегда увиливал от ее прямых намеков, а сейчас вот сижу с незастегнутой ширинкой и курю. Она все сразу поняла, поняла, что мне просто надо. От этих мыслей она стала мне только противнее. Я швырнул бычок в форточку, натянул свитер и пошел дальше пить, в надежде больше ее никогда не видеть.
Я ненавидел себя. За все дни пьянства. За вчерашнюю ночь, за то, что она поняла меня, пожалела и отдалась. За то, что я вместо того, чтобы жить дальше, остановился в этом состоянии, сменяя опьянение на похмелье и наоборот, а все вокруг меня жалеют.
Ненавижу, когда меня жалеют, но все что я делал, ничего кроме жалости не вызывало.
