— Не льсти, а то получишь по носу. — Она отвела его за стол режиссера, чтобы рабочие могли вытащить на сцену ящик. — Перестань приставать к Риду с расспросами. Это так… так заметно!
— Заметно то, что ты — моя дочка, и я имею право позаботиться о тебе — когда нахожусь рядом.
Сложив на груди руки, она наклонила голову.
— Как ты считаешь, папа, ты хорошо меня воспитал?
— Еще бы!
— Ты можешь назвать меня разумной и ответственной?
— Конечно! — Фрэнк гордо выпятил грудь. — Посмел бы кто назвать тебя легкомысленной и безответственной, я бы ему показал!
— Хорошо. — Она поцеловала его в щеку. — Тогда успокойся, О'Харли, и не приставай к нему! — Потрепав его по щеке, она вернулась на сцену. — Насколько мне известно, днем у всех есть какие-то дела. — Она выразительно подмигнула матери. — Лично мне пора позаниматься и размяться перед спектаклем.
Она разогревалась медленно, во избежание травмы осторожно разминая мышцы. В зале была она одна. Она и зеркальная стена. В расположенной рядом костюмерной гудела стиральная машина. Дальше по коридору, в маленькой кухне, кто-то громко хлопнул дверцей холодильника. Прямо за дверью зала присели отдохнуть двое рабочих, до нее доносились их голоса. А здесь была только она и стена из зеркал.
Это Макки придумал сцену с мечтой Мэри, чтобы ввести в шоу балетный номер. Когда Мад-ди возразила, что уже полгода не танцевала на пуантах, он только посоветовал ей отыскать свои балетки и хорошенько позаниматься. И ей пришлось заниматься еще и в балетном классе, так что времени на отдых оставалось еще меньше. Но она надеялась, что ее труды не пропадут понапрасну.
Она сотни раз проходила свой номер, наизусть помнила все па и музыку, которая звучала у нее в голове. Но все равно особенно волновалась из-за этого номера.
Первые четыре минуты этой сцены она проведет одна. Одна, в мерцающем синем свете, а позади нее будет сиять и переливаться занавес из бусин. Зазвучит музыка… Мадди включила магнитофон и заняла позицию перед зеркалом. Она взмахнула руками и, плавно перекрестив их, обняла себя за плечи. Медленно, словно завороженная, она встанет на пуанты и начнет танцевать…
Шум и грохот за дверями будто растаяли вдали. Один за другим несколько грациозных пируэтов. Она уже не Мэри, а ее самая заветная мечта. Jete с простертыми вперед руками. Это нужно сделать легко, будто в полете. Она была мечтой, иллюзией, рожденной музыкой балериной в пачке и в белом венчике. Легкость, плавность. Она представляла свои руки гибкими, как струи воды, хотя по жилам текла кровь, придавая ей силу исполнить серию фуэте. Она сплела руки над головой, исполняя арабеску; в этой позе ей предстоит застыть на несколько секунд, до момента появления Джонатана, после чего они вместе исполнят лирическое па-де-де.
Мадди опустила руки и потрясла ими, расслабляя мышцы. Дальше ей было нечего делать без партнера. Она подошла к магнитофону и нажала кнопку перемотки, чтобы повторить все еще раз.
— Я еще ни разу не видел, чтобы ты так танцевала.
Она быстро оглянулась и увидела стоящего в дверях Рида.
— Обычно я танцую иначе. — Она остановила перемотку. — Я не знала, что ты здесь.
— Ты меня постоянно удивляешь, — проговорил он, войдя в зал. — Если бы я тебя не знал, то подумал, что попал на репетицию примы-балерины.
Она со смехом отклонила комплимент:
— Несколько классических па еще не «Лебединое озеро».
— Но ты могла бы его танцевать, если бы захотела, верно? — Он взял из ее рук полотенце и сам промокнул ей выступивший на висках пот.
— Не знаю. Вероятно, я могла бы танцевать «Спящую красавицу» и очень хочу танцевать степ.
— То, что потерял балет, выиграл Бродвей.
— Говори, говори, — рассмеялась она. — Мне это нужно.
— Мадди, ты провела здесь уже почти два часа. Так ты устанешь еще до начала шоу.
— Сегодня я чувствую в себе столько сил, что могла бы сыграть это шоу хоть три раза подряд!
— А подкрепиться?
— Кажется, рабочие готовят гуляш. Если я немного поем около пяти или шести, мне хватит на первый акт.
— А я хотел вывести тебя на прогулку.
— Ой, Рид, я не могу перед спектаклем! Давай погуляем после, хорошо? — Она взяла его за руки. — А потом где-нибудь поужинаем.
— Ну хорошо. — Даже после танца ее руки были слишком холодными и напряженными. Он не знал, как ее успокоить. — Мадди, ты всегда так волнуешься перед премьерой?
— Всегда.
— Даже если ты уверена, что все пройдет хорошо?
— Даже если я в этом уверена, все равно я должна сделать все, чтобы добиться успеха. Потому я и волнуюсь. Хорошее даром не достается.
— Да. — Он пристально смотрел на нее. — Да, не достается.
Сейчас они говорили не о премьере, и вообще не о театре. Незаметно для себя он с силой сжал ее руки:
— Ты серьезно думаешь, что если упорно и страстно мечтать о чем-либо, то ты это получишь?
— Конечно.
— Это касается и нас? Мадди прерывисто вздохнула:
— Да.
— Даже если у нас нет шансов?
— Здесь все зависит не от шансов, Рид, а от самих людей, от их желания.
Он выпустил ее руки и отошел в сторону. Как тогда, на мостике, он испытал мгновенный страх падения.
— Хотелось бы мне быть таким же оптимистом, как ты. Хотелось бы и мне верить в чудеса.
Надежда, что расцветала в ней, сникла.
— Мне тоже этого хотелось бы.
— Ты придаешь слишком много значения браку. — Он видел в зеркале отражение ее напряженно застывшей маленькой гибкой фигурки.
— Да, потому что меня воспитывали в уважении к своим обязанностям, к данному мною слову. Глядя на своих родителей, я поняла, что с заключением брака отношения между мужчиной и женщиной не обрываются, а закрепляются на всю жизнь. Поэтому я и придаю такое значение браку.
— Но брак — это контракт, — уточнил он, словно убеждая самого себя. — Юридический акт, который вовсе не связывает людей навек. И ты, Мадди, и я знаем, что такое контракт. И можем его подписать.
Она хотела что-то сказать, но запнулась и еле выговорила:
— Прости, я не поняла.
— Я сказал, что мы подпишем контракт. Для тебя это оказалось важнее, чем я думал. А для меня это не имеет значения. Сделаем анализ крови, получим лицензию, и все готово.
— Анализ крови. — У нее вырвался еле слышный стон, и, пошатнувшись, она оперлась на стоящий позади столик. — Лицензия. Что ж, определенно это положит конец всякой романтической чепухе, верно?
— Это всего лишь формальность. — В груди у него что-то тяжело шевельнулось, когда он повернулся к ней. Он понимал, что заключает себя в клетку. Но не понимал, зачем он это делает. — Я не очень знаю, как полагается по закону, но в понедельник мы можем съездить в Нью-Йорк и все выяснить. А во вторник вечером ты вернешься к началу шоу.
