— Нейт? — ее неуверенность почти заставляет меня смеяться.
Я весь в поту и блаженстве, но я знаю, что мне нужно засунуть свою задницу в этот душ и бежать из этой комнаты, прежде чем полиция прибьет нас за непристойное разоблачение. Разве это не было бы иронично?
— Ага?
Ее лицо борется с удивлением, брови сдвинуты вместе.
— Я тебя люблю. Всего тебя. Твое идеальное лицо. Твою прекрасную душу. Твои мерзкие дела.
— Скажи это, — требую я, собирая ее волосы в конский хвост, который я отпускаю через ее левое плечо. — Еще раз.
Нет мамы. Нет папы. Нет братьев и сестер. Мне это надо. Я понимаю. Я собираюсь взять все, что она готова дать мне, прежде чем мы попрощаемся.
— Я люблю тебя, Нейт Вела. И это пугает меня до чертиков. Почему ты должен был пойти и украсть мое сердце вот так?
Я не отвечаю ей словами. Они не воздадут должное тому, что я должен сказать. Я целую ее сладкие губы, которые только начинают заживать после того, как вчера снова раскрылись. Глубокий поцелуй, совсем не сексуальный. Романтичным или мягким я бы его тоже не назвал. Но это интимно. Лениво. Содержательно. Счастливо. И на нем есть наши имена.
Я тащу ее за собой в ванную, и после быстрого совместного душа мы выходим из комнаты и возвращаемся в дорогу. У нас еще есть несколько часов до шоу, но мы не будем проводить их как сидячие утки в квартире, где люди Годфри нашли нас, а кучка похотливых ублюдков наблюдала, как мы занимаемся сексом. Я останавливаюсь у Walgreens, и Горошек забегает, чтобы купить кое-что для нашей сегодняшней операции. Автоматические двери проглатывают ее, но я все еще вижу это ярко-красное мини-платье, когда она ходит взад и вперед по проходу.
Глядя на нее сквозь затемненные окна, я придумываю план. Что-то, что поможет нам выбраться из зыбучих песков, в которых мы тонем. После того, как я это сделаю, будет еще труднее смотреть в глаза себе, но я должен сделать все возможное, чтобы убедиться, что у нас есть лучший шанс выйти из этого дерьма живыми. Когда Горошек достает шприцы и жидкость для снятия лака, она идет прямо из Walgreens в соседний магазин Dollar. Я бью по рулю и молча проклинаю ее за остановку, о которой она мне не сообщила.
Они думают, что мы мертвы. Никто не знает, чем мы занимаемся , постоянно напоминаю я себе. Но я не знаю этого факта. Желая пощекотать себе нервы, я хватаю рюкзак, который она оставила здесь, чтобы поискать жевательную резинку со вкусом персика. Я нахожу его зарытым на дне ее сумки вместе с чем-то еще, о существовании которого я даже не подозревал. Что-то я даже забыл, что у меня есть.
Я достаю свой красный блокнот и смотрю на него, двигая им в руках, словно это какая-то чертова волшебная палочка. Мой тюремный дневник. Мои слова. Она всегда говорит, что они такие красивые, но это мои отвратительные слова, которые ей не следует произносить.
Она прочитала это? Конечно, она читала. Черт побери. Она знает мою историю насквозь. Ужасные куски и болезненные части. Моя челюсть сжимается так сильно, что почти щелкает и вылетает изо рта. Я даже не замечаю, как она возвращается в машину и падает на свое место в приступе дикого юношеского смеха. Смех быстро стихает, как только она видит дневник в моей руке.
— Дерьмо, — сглатывает она, поворачиваясь ко мне всем телом. Я не смотрю на нее. Я все еще смотрю на свой старый дневник. Нарушение — неподходящее слово для того, что я чувствую. Опозоренный подходит близко, но это все еще не совсем там.
Ее рука сжимает дверную ручку, готовая убежать, но я впиваюсь пальцами в ее бедро.
— Пять секунд на объяснение. Лучше бы это было хорошо.
— Прости, что взяла его без твоего разрешения. Я спрятала его в платье, когда ты вынес меня из подвала ,перед тем как мы. . .
До того, как мы трахались как животные. Она знала обо мне все. И она все еще хотела это сделать.
Я люблю ее.
— Было неправильно оставлять часть себя в этом ужасном месте. Твои слова заслуживают свободы, а не этого грязного подвала. Кроме того… — Она колеблется.
— Что?
— Этот красный дневник заставил меня влюбиться в тебя, — заканчивает она.
Проходит несколько секунд, прежде чем я вручаю ей блокнот и подбородком указываю на нейлоновые сумки, которые она держит.
— Все есть?
Она кивает. — Могу я взять с собой твой дневник, когда мы закончим? Ты все равно собирался бросить его, и я хочу нести твои слова с собой, куда бы я ни пошла, — тихо говорит она, не встречаясь со мной взглядом.
— Бери все, что хочешь. — Я растерянно тру лицо, прежде чем отвернуться. Я тоже это имею в виду. Если бы ей были нужны мои яйца, я бы отдал их в мгновение ока. Но чувак, трудно говорить о дне после того, как наши пути разошлись. — Просто береги его.
— Это твое. Конечно, я сохраню его, — говорит она. Я верю ей.
Во многом она меня уже спасла.
ПРЕСКОТТ
Когда наступает ночь, поднимается наша охрана.
Нас не удивило, что Себ прибыл в клуб в элегантном клетчатом серо-красном костюме в сопровождении двух телохранителей.
Себастьян может считать, что мы мертвы, но он знает, что есть шанс, что мы его преследуем. А он? Он охотится за молодыми мальчиками. Секс — это влечение столь же мощное, как и месть. Сегодня вечером он это узнает.
Мы сидим низко внутри белой Tacoma, в которую Нейт вломился сегодня вечером. Он сказал, что Себ мог бы узнать битмобиль, и, кроме того, он скучал по Стелле. Мы сделали остановку в Западном Окленде, где он зашагал в переулок, выдернул антенну из одной из припаркованных машин, вклинился в дверь и без усилий нажал кнопку отпирания.
— Похоже, ты эксперт во взломе автомобилей, — сказала я с приглушенным пренебрежением, когда он скользнул на водительское сиденье.
— Да ну, ты и сама не выглядела из своей стихии, когда врывалась в свою квартиру.Туше.
Мы наблюдаем, как Себастьян влетает в двери Think Pink, ночного клуба для геев, расположенного прямо на повороте Мишн-стрит, даже не встречаясь лицом к лицу с вышибалой. Я узнаю двух мускулистых мужчин, которые вытащили меня из переулка Окленда в ту ночь, когда он нашел меня и передал Нейту.
Я не слишком расстраиваюсь из-за того, что причинила боль его солдатам — они не пролили ни слезинки, когда отдавали меня в камеру смертников, — но я надеюсь, что Себ не выйдет отсюда с невинным, ничего не подозревающим сексом на одну ночь. Это было бы осложнением, которое нам сейчас не нужно.
Рядом со мной Нейт рассеянно щелкает зажигалкой «Зиппо», шевеля челюстью из стороны в сторону и жуя персиковую жвачку. Огонь, охваченный его огромными ладонями, танцует на его радужках, раскрывая полный покой за ними.
Сейчас он не похож на бойфренда, несмотря на свою симпатичную внешность.
Он даже не похож на Бита, страшного человека в маске, который берет жестоко, но с согласия.
Он смотрит. . .как убийца.
И Годфри рассказал ему о моем ребенке. Он знает.
— Почему ты не нервничаешь? — спрашиваю я, переминаясь с дискомфортом, который не имеет никакого отношения к небольшому пространству, которое мы разделяем, и благоговейно поглядывая на вход в клуб. Мы не можем позволить себе потерять Себа. С небольшими средствами и почти никакой информацией сегодня вечером наш единственный верный шанс.
Нейт пожимает плечами, перекатывая жвачку языком. Так безмятежно. Такой тошнотворно безмятежный.
— Он насилует молодых людей. Он забрал часть души моей девочки. Он плохой парень и заслуживает смерти.
— Мы хорошие люди? — Я заметно сглатываю, игнорируя его замечание о том, что я его девушка. Я не могу позволить себе утонуть в фантазиях прямо сейчас.
— Мы лучше, чем «хорошие», — он сверкает улыбкой, которая не достигает его глаз. — Мы честные.
Через три часа после того, как он вошел, Себастьян покидает ночной клуб с двумя своими телохранителями на буксире, без невинного компаньона-мужчины. Мои ладони вспотели. Я постоянно вытирала ими голые бедра. Кто, черт возьми, появляется в платье, чтобы кого-то убить? Могу поспорить, что для таких случаев существует разумный дресс-код. Ну, по крайней мере, оно красное, так что я покрыла часть пятен крови.
