— Малышка подрастет, и увидит. Ее это… Боже, ее это раздавит!
Глубоко вздохнула, пытаясь сдержать слезы.
Взглянула на Марьяну. Сидит, натанцевалась уже. На низком столике прописи, которые я ей купила. Писать она умеет, но кривовато, ручку тяжело держать. Но почерк хочет красивый, тренируется.
— В смысле, Тань?
— В смысле, нельзя так. Я… прости, но я не хочу в этом участвовать, – всхлипнула и прикусила губу, чтобы не разреветься. — Я только сейчас осознала, только сейчас! Как? Как мы будем говорить все это на камеру? Мы и правда дадим всем знать, что Алене ни при рождении малышка не нужна была, ни сейчас? Что она просто ради денег это затеяла. Что не любит ребенка. Что мужу ее грозит следствие за растрату, и Алена деньгами Марьяны мужика будет спасать, чтобы не посадили.
— Тань, так это ведь правда. Отец обещал раскопать все, и он раскопал, – Горин бросил лист с распечатанным текстом на кровать, притянул меня к себе и посадил на колени. — Алене бабло нужно на взятку, чтобы мужа не посадили и разблокировали их активы. А Марьяна не нужна. Нужно рассказать об этом.
— Нужно ли? А ты представь себя на месте Марьяны! Представь, милый, – надавила я. — Ты подрос, научился как все подростки пропадать в сети, и нашел видео. И узнал, что ты нафиг родной матери не сдался, что она дважды предательница. Тебя бы это не ранило? А если Марьяне об этом будут и в детском саду, в школе рассказывать. Что будет?
— А ты что предлагаешь? – нахмурился Горин.
— Я… не знаю, решай ты. Я не хочу в этом ужасе участвовать, но я буду. Если ты скажешь, что это необходимо, то я послушаюсь, – сглотнула, поудобнее устроилась на коленях Леши, обняла его. — Просто я могу поставить себя на место Марьяны. Моя мама тоже выбрала не меня, а деньги. Но она меня любит, пусть я и не на первом, и даже не на пятом месте в ее жизни. Но я бы в ужасе была, если бы узнала, что меня никогда не любили, а лишь хотели использовать. И вдвойне жутко было бы, окажись эта информация общедоступной. Если бы об этом знали родители моих друзей, соседи… все, понимаешь? Может, Марьяну это не сломает. Может, она психологически стабильна. А может и нет.
В дверь раздался стук.
— Дети, пора. Хватит прятаться, – услышала я тяжелый голос Германа Андреевича. — При мне слова проговорите, и будем снимать.
— Марьяш, в доме чужие. Не страшно? – подошла к малышке, и взглянула на чуть кривоватые прописи.
— Неа.
— Мы рядышком, если что. Ладно? На пару минуток отойдем.
— Я здесь буду сидеть, – улыбнулась Марьяна.
Хорошая такая. Ладненькая, ласковая. Волосы пушистые и мягкие, и сама она… не знаю, старомодное слово на ум приходит – лапушка. За нее стоит бороться.
Мы с Лешей вышли, в доме кавардак, будто нашествие какое-то. Укрыться негде. Герман Андреевич зорко следит за всеобщим безумием.
— Бать, можно тебя? – Леша хлопнул Германа Андреевича по плечу, и завис.
Идти-то некуда, не при Марьяне же разговаривать.
— В ванную, – предложила я.
Отец Леши хмыкнул, и пошел за нами.
Мы закрылись, встали кругом в тесном помещении. Как заговорщики.
— Ну, детки, очередная блажь? – поинтересовался мужчина.
Я хотела сама описать проблему. Свои страхи. Попросить не снимать видео. Я ведь прочитала речь, Герман Андреевич многое нарыл на мужа Алены. Помощь в отмывании денег, растраты, угроза следствия. Им отсрочку дали ради взятки, которая и выведет этого муженька из-под угрозы. А на взятку нужны те деньги, которые Алена с нас хотела слупить, либо деньги, которые можно с продажи квартиры Стаса выручить.
Вот такая проза: счастье маленькой девочки, родной дочери, или свобода неродного мужика, пусть и мужа.
Леша сам все это произнес, я просто молчала, и стояла рядом.
— Хм, ну тебе бы такое в голову не пришло, – произнес Герман Андреевич, выслушав сына. — Ты у меня без рефлексии, дубинушка. Тань, ты свои мысли в голову Леше вложила?
— Да, – подтвердила я. — Простите. Знаю, вам много стоило организовать все это, но…
— Но ты хочешь угодить всем, – договорил за меня Герман Андреевич, и в глазах его я увидела теплоту. — А так не бывает. И Марьяну ты по себе судишь.
— Ей будет неприятно узнать, что родная мать ее ценит меньше денег.
— Она узнает и без видео. Вопли этой девки уже в сети, вам придется объяснить ребенку все это, когда она подрастет, и начнет задавать вопросы. Ты боишься, что она увидит, окунется в эту грязь, что ей одноклассники расскажут… а ей расскажут. Даже если вы не дадите ответ Алене. Марьяна узнает. Таня, ты в домике не спрячешься. Но если не ответить, будет только хуже. Будет суд, а его лучше не допускать, – ласково произнес Герман Андреевич. Я даже не знала, что он умеет так разговаривать. И Леша, судя по его удивленному лицу, тоже. — У меня вот какое предложение. Вижу, ты хочешь уладить все миром. Сейчас Леша позвонит Алене, и предложит приехать, поговорить, не ругаться в сети, и пойти в суд как цивилизованные люди. Как ты того хочешь, Таня. Если она согласится – съемок не будет. Если не согласится… тебе придется переступить через себя.
— Я согласна, – кивнула.
Леша достал телефон, и с брезгливой миной набрал номер.
Прижал трубку к уху, и вышел в коридор.
— Думаете, в суд идти не стоит?
— Алена слишком много шума подняла. Смотри, суд вы выиграете, я это обеспечу. Но память у людей не сотрешь. Алена страдала на весь рунет, потом она проиграет суд, и что все решат?
— Что дело в ваших деньгах.
— Да. Вас всю жизнь попрекать не будут, шум утихнет, но припоминать иногда будут. Как вы несчастную мать кинули. И Марьяну будут шпынять. А если ответить жестко, если на камеру рассказать, что Алена продала ребенка при рождении, и что сейчас ей только деньги нужны… если еще и рассказать, что она эскортом занималась, а не только подиумными показами, и у ее мужа рыльце в пушку, то общественное мнение изменится. Алена не пойдет в суд, уедет, и больше не объявится. А Марьяна… она итак узнает обо всем, но ей будет
