какую непростительную ошибку совершил. Но, коготок уже увяз и мама обо всём узнала. Вместо загса мне указали на дверь. Я часто возвращался к вопросу: «Зачем я всё испортил?», пока не понял, что всему виною моё уязвлённое самолюбие. Жена должна быть за мужем, а не муж при жене. Глупо, но именно так я себя и оправдал. Понимаешь, пока я учился, мы были с ней на равных, а выйдя на работу, я ощутил себя крутым специалистом, которому заглядывали в рот медсёстры и хотели быть ближе. Такого же отношения я ждал и от мамы. Она меня поддерживала, но не восхищалась и меня это задевало. Мама сама стала специалистом и зарабатывала больше меня – это ещё один удар по моему самолюбию. Вот так я и наделал глупостей. Я видел как плохо Жене, но держал марку. Через пару месяцев я её едва узнал. Полностью сменила имидж, нашла тебе няню и начала жить заново. Теперь я был «раздавлен» полностью и делал всё, чтобы насолить ей. Сам первое время был доволен беззаботной жизнью, но как-то быстро понял, что красивая обёртка не гарантия хорошего вкуса и качества. Два года я ждал, что мне поклонятся в ноги и позовут назад, а потом назло женился. Меня пугали, угрожали, шантажировали, когда я хотел уйти, – сказал Андрей и замолчал на пару минут, вспоминая речь Геннадия Зарайского: – «Ты, парень, сам сделал выбор. Ты знал, что Настя не подарок, и в загс тебя никто силой не тащил. Женился – терпи. Мне не нужны скандалы вокруг моей семьи. Ты же не хочешь, чтобы с твоим сыном или его мамашей что-нибудь случилось? Насколько мне известно, Полянская о тебе давно забыла. Будешь свободен, когда твоя игрушка надоест моей дочери, а до этого времени не дёргайся, пожалеешь».
– Пап, ты чего замолчал? – спросил Женя.
– Я никогда не думал, что бывает так невыносимо паршиво из-за собственной глупости. Только после истории с таблетками мне сделали амнистию от брака, и я развёлся. Я просил Женю уехать со мной, но сделал это опять неправильно. Настя приезжала в Москву, живя в Питере, устраивая скандалы на работе, в квартире, объявляя себя моей женой. После покушения на вас и суда в шестнадцатом году, я уже знал, что обязательно вернусь назад, а здесь Виктор Иванович с предложение подоспел. Я делал попытки к примирению и не раз, но мама не хотела и слушать. Либо я был не настолько убедителен, либо ей было непросто меня простить. Одним словом, сошлись как два барана на мосту через пропасть. Я очень перед ней и тобой виноват. Я ведь никого так не любил как Женю, – говорил Андрей с грустью, глядя на сына. – В юности я дня не мог прожить, если не видел её. Я заканчивал одиннадцатый класс, она девятый. В ней не было ничего особенного. Она, с короткой стрижкой, была больше похожа на подростка, но рядом с ней я чувствовал себя Митрофанушкой. Сколько она всего и обо всём знала. Я уже учился на втором курсе в институте, когда её мама Маргарита стала жить гражданским браком со Стасом, а по школе сразу поползли слухи о Жене. Она переехала к бабушке и не оправдывалась. «Ты если мне не веришь на слово – не ходи за мной больше. Что это за любовь без доверия?» – сказала она мне. А в девяносто девятом я стал её первым мужчиной и будущим отцом. Я пытался её забыть, но не смог. Ты думаешь, я ехал, сопровождая тебя? Нет, сын. Я хотел увидеть её. Пусть это были полчаса, час. Мне тридцать восемь лет сейчас, а я себя чувствую счастливцем, которому девятнадцать. Знаешь, год назад, там, в Турции, я почувствовал, что мама любит меня. Что это тот единственный шанс, который мне нельзя упустить. За строгостью и неприступностью, скрывалась моя Женька. Та Женька из далёкого девяносто девятого. Та, с которой мы отдыхали в Туапсе. Мне захотелось это повторить, и у меня получилось. Наверное, со стороны это выглядело смешно, но мы были счастливы. Мы ходили за руку, целовались, я носил её на руках, и нам было наплевать, что подумают окружающие. Разве мог я всё это потерять ещё раз? Уже тогда я знал, что обязательно вернусь, а твой выпускной меня окончательно «добил». Как же я благодарен Виктору Ивановичу, что он сумел нас «свести» вместе. Как я был счастлив, получив долгожданное прощение, нет, не прощение, а её любовь. Страсть, влюблённость – это проходящее, а такая любовь бывает раз в жизни. Это как воздух, которого не хватает. Когда-нибудь ты это поймёшь, – похлопав сына по плечу, сказал отец.
– Почему вы мне не сказали всего раньше, – обижено спросил Женя Платов.
– Раньше – это когда? Я вернулся в город, а через неделю умер Виктор Иванович. Маме было не просто смириться с этой потерей. Ну, а потом начались проблемы с тобой. Я мог бы тебе сказать всё и обо всём, наплевав на твоё понимание, но мама была беременная и просила подождать. Позже она пыталась поговорить, но ваши отношения с ней зашли в тупик. Ты мне ничего не хочешь рассказать? Что с тобой происходит? Мама мне только сказала, что ты стал дерзким эгоистом. На это должна быть причина. Всё дело в дружбе с Никитой и Борис Борисович прав?
– Пап, дай мне неделю и я обо всём расскажу. Я не хочу тебе врать, а правды сказать не могу. Как нам теперь быть с мамой?
– Завтра я пойду с ней на приём. Тянуть нельзя и по той причине, что она всё время будет на взводе. Ты сам знаешь, что жить в неопределённости ещё хуже, чем знать, что тебя ждёт.
– А если диагноз подтвердится, что будет с мамой?
– Если во время сделать операцию, можно жить спокойно до старости. Видишь ли, это с моей стороны жестоко, но я сам врач и привык называть вещи своими именами. Операция сложная, но по силам нашим медикам. Если аневризма невелика, можно какое-то время подождать. А если она сама по себе «рванёт»? Хорошо, если пронесёт, но чаще от паралича до летального исхода. Мне, Женька, очень страшно. Я впервые в жизни не знаю, что мне делать, чем ей помочь. Беременность может её спасти, а может и навредить. Ты, Жень, не меняй своих планов. Делай так, чтобы свободного времени оставалось меньше, так проще не сойти с ума от плохих мыслей. Давай спать. Завтра у
