Уэлкам бросила работать и с большим вниманием прислушивалась к их разговору, переводя взгляд с Неда на Эмму. Повернувшись к Эмме, она сказала:
— У меня такое впечатление, что вы, леди, пытаетесь из этой затеи извлечь нечто большее, чем деньги. — Когда Нед и Эмма с удивлением на нее воззрились, она поторопилась добавить: — Я не хочу сказать, что деньги не имеют для вас никакой цены. Напротив, деньги у вас стоят на первом месте, но они, деньги то есть, имеют обыкновение утекать сквозь пальцы. Вот вы себе и думаете: бог с ними, с деньгами, зато у меня до конца жизни останутся приятные воспоминания о том, как я обдурила братца. Что, разве не так? — Уэлкам разразилась низким, утробным смехом. — Но лично я никогда не испытывала ни печали, ни радости от содеянного. — Тут она резко замолчала, словно испугалась, что сказала лишнее.
— Интересно, что ты такого особенно хорошего могла сделать, чтобы испытывать от этого радость? — осведомился Нед.
Уэлкам сложила на груди руки.
— Что сделала, то сделала. Я всегда поступала как должно и всю жизнь работала как вол — и до отмены рабства, и после. Но даже на туфельки себе не скопила. Да, сэр, не скопила.
— Ну, это ты врешь. На туфельки, положим, деньги у тебя есть — и не на одну пару, — сказал Нед, думая о том, что в словах Уэлкам, как ни странно, имеется и рациональное зерно.
Деньги и впрямь были не единственной причиной, заставившей Эмму пуститься во все тяжкие, чтобы облапошить своего братца. За этим крылось что-то такое, о чем она не торопилась ставить в известность своих сообщников. Понадеявшись, что в один прекрасный день она все-таки ему об этом расскажет, Нед посмотрел на женщин. Эмма протянула руку и сочувственно потрепала Уэлкам по плечу. Негритянке это почему-то не понравилось, и она поторопилась отойти от Эммы.
— Не надо меня жалеть, леди, — сказала она. — Я этого терпеть не могу.
* * *
Чем меньше времени оставалось до приезда Джона, тем больше Эмма нервничала. Нед не раз спрашивал себя, почему эта женщина, державшаяся с таким завидным спокойствием даже в самых рискованных ситуациях, за те несколько дней, которые оставались до приезда брата, едва не довела себя до умопомрачения. Возможно, этому способствовало столкновение с братьями Майндерами, не вспоминать о котором она не могла, хотя с тех пор, как они вернулись в Налгитас, они ни разу не заговаривали о событиях того трагического утра. Однажды Нед попытался затронуть эту тему, но она отвела от него глаза и промолчала. Тогда он решил, что, если ей захочется об этом поговорить, она придет к нему с этим сама. Быть может, она замкнулась в себе по той простой причине, что хотела поскорее забыть ужасные подробности встречи с братьями Майндерами? Однако, основательно все обдумав, Нед пришел к выводу, что братья Майндеры тут ни при чем и сильнейшее внутреннее беспокойство, которое снедало Эмму и пик которого пришелся на пятницу, когда должен был приехать Джон Роби, напрямую связано с ее братом. Эдди не уставала повторять, что Джон Роби — человек низкий, и уже одно это избавляет ее от всякого чувства вины по поводу затеянной ими аферы. Вполне возможно, Эмма и впрямь боялась брата — в особенности того скандала, который мог разразиться в случае, если он разгадает ее игру. Конечно, на душевном состоянии Эммы могли сказаться и угрызения совести из-за того, что ей приходится обманывать родного брата, но Нед сильно в этом сомневался. По его мнению, Эмму никак нельзя было назвать человеком совестливым. И осознавать это было как-то странно.
Когда они дожидались на платформе поезда, Эмма от волнения ни минуты не могла постоять спокойно, зато Нед чувствовал себя на удивление легко и раскованно. Для него это было просто очередное дело — к тому же, по его представлениям, несложное, а главное, безопасное. Он не верил, что Джон Роби настолько глуп, чтобы стрелять в парня, которому взбрело в голову притвориться мужем его сестры. Кроме того, он знал, что фермеры не носят при себе оружия.
День был жаркий, и Нед, надевший костюм из черного тонкого сукна, чтобы произвести впечатление на «родственника», истекал потом. Когда жара окончательно его доконала, он присел на скамейку в тени, но Эмма продолжала расхаживать взад и вперед по платформе. На лбу у нее проступила испарина, но что было тому причиной — жара или нервозное состояние, — Нед сказать не смог. Интересно, что когда они ехали с ней по прерии в Джаспер, она так не нервничала. Пока они находились на платформе, Эмма несколько раз подходила к Неду и спрашивала, не опаздывает ли, по его мнению, поезд. Наконец она пристроилась на краешке лавочки рядом с Недом и наклонилась вперед, чтобы глянуть на уходившие к горизонту рельсы.
Нед попытался отвлечь ее от гнетущих мыслей.
— Ты уже думала над моим предложением?
— Над каким это? — озадаченно спросила Эмма. Потом, перестав суетиться, повернулась к нему и пристально на него посмотрела. — Ах, вот ты о чем, — сказала она, — о своем ранчо… — Она набрала в грудь воздуху, но, прежде чем успела произнести еще хоть слово, до них донесся свисток локомотива, и она снова вскочила на ноги. На лице у нее ясно читалось облегчение — то ли оттого, что ей не надо было отвечать на вопрос Неда, то ли оттого, что долгое ожидание подходило к концу. Второй вариант был для Неда предпочтительнее. И в самом деле, Когда поезд подошел к станции, она словно стала другим человеком — куда более спокойным и собранным, чем прежде.
С поезда сошли пятеро. Когда Эмма с шумом втянула в себя воздух, Нед проследил за ее взглядом и увидел морщинистого, с хитрыми глазами-бусинками человека, сразу же вызвавшего у него острую неприязнь. Но это был не Джон Роби, поскольку Эмма, дернув его за рукав, устремилась к черноволосому парню, который был на дюйм или два выше Неда и обладал мощным сложением. Нед даже удивился — до того этот парень показался ему привлекательным. Признаться, Нед ожидал увидеть на его месте настоящего злодея, но лицо у Джона Роби было очень приятное, с правильными чертами лица. «Именно такой тип мужской красоты и нравится женщинам», — подумал Нед, разглядывая приезжего. Впрочем, внешность этого человека не имела для Неда ровно никакого значения. Злодей Эрли Майндер, к примеру, тоже был хорош собой.
Джон взял Эмму за руки и с минуту пристально на нее смотрел. Потом Эмма высвободила руки, отступила от него на шаг и сказала:
— Джон, позволь представить тебе моего мужа мистера Уитерса. — Неду показалось, что слово «мужа» она произнесла с заметным трудом, оно словно прилипло у нее к глотке, но Джон ничего не заметил. Он повернулся к Неду и медленно, внимательно окинул его взглядом, как будто ощупывая, вбирая в себя каждую черту, каждую деталь его лица и фигуры. Потом он снова поднял глаза и, устремив взгляд на протянутую ему Недом руку, пожал ее, сильно сдавив при этом его ладонь. Его крепкое рукопожатие понравилось Неду, но вот глаза — не очень. Они были холодными и пустыми, как у опытного стрелка, вглядывающегося сквозь прорезь прицела в черное яблочко мишени.
