— Я не оставлю тебя, — говорю я ему. — И я уже говорила тебе, что Айова вне игры.
— Я застрелю тебя. — Он вонзает пистолет мне в ребра. Онемение боли распространяется по всей области. Я не вздрагиваю.
— Ты не сделаешь этого. — говорю я спокойно. — Ты любишь меня.
— Блядь! — он пинает приборную панель своей длинной ногой, не в силах сдержать кипящее разочарование. — Кокберн, я не хочу, чтобы тебя заперли на всю жизнь. Пожалуйста, пожалуйста, — умоляет он, склеивая ладони, зажав между ними пистолет. — Остановись и позволь им забрать тебя. Они позаботятся о Годфри. Я скажу им, что сам убил Себа. Пожалуйста, Прескотт.
— Нет.
Он на мгновение замолкает, сжимая пальцами нижнюю губу, как он всегда делает, когда думает.
— Я убью себя. — Внезапно он целится в основание горла, прямо под адамовым яблоком, украшенным танцующим пламенем и смеющимися демонами. — Сделай это, Кокберн. Я больше не буду спрашивать.
— Оружие для слабаков, — шиплю я ему в ответ, даже не удостоив его взглядом, мое внимание сосредоточено исключительно на дороге впереди. — Ты никогда не убьешь себя. Тем более из пистолета.
Мы въезжаем все глубже в густой лес. Какой лес? Кто, черт возьми, знает? Я понятия не имею, где мы находимся, только то, что мы едем на север. Черт. Если бы я случайно забрела в Йосемитский парк, я бы никогда не знала, как оттуда выбраться. Наконец, Бит отводит пистолет от своей шеи и качает головой.
— Что ты делаешь, кексик?
— Я понятия не имею. — Мои слезы делают еще одно разочаровывающее камео. — Но я хотела бы узнать, когда ты рядом со мной.
Потирая костяшки пальцев о щеку, он громко выдыхает. Я молча молюсь, чтобы он придумал план, любой план, который поможет нам выбраться из леса.
— Отступай на юг. Будем искать жильё. Надо бросить эту машину и найти другую.
Выехав из леса, мы возвращаемся на шоссе, переулки которого разделены длинным рядом высоких деревьев. Мы едем на юг, мелькая рядом с полицейскими машинами, направляющимися на север, по-видимому, чтобы попытаться найти нас. Вскоре мы натыкаемся на настоящую жемчужину. Это маленький городок, заброшенный или, по крайней мере, не полностью заселенный. Нас поглощает мрак, неосвещенный городскими огнями, и нам требуется ровно три минуты, чтобы сбросить Camaro в болото и врезаться в белую Kia Soul. Поговорим о том, как не высовываться. Существует неписаное правило, что вы не можете купить Kia Soul, если вам от сорока до восьмидесяти лет или у вас не менее трех плаксивых детей на заднем сиденье.
Нейт вздыхает с облегчением, садясь на водительское сиденье и упираясь лбом в руль, наслаждаясь ощущением пространства между ногами и педалями. Бьюсь об заклад, это намного лучше для него, чем Corvette или Camaro.
— Я еще раз спрошу. Ты все еще хочешь пройти через Годфри, или ты хочешь, чтобы мы поехали прямо в Сан-Франциско и сели на первый же самолет, вылетевший из этой проклятой страны? Забудь о Вальехо. Мы всегда можем вернуться, когда дерьмо остынет.
Я откидываюсь на спинку сиденья и складываю руки на коленях. Я знаю, что он хочет услышать. Он хочет услышать, что мы уберемся отсюда как можно скорее. Если мы еще можем. Чем больше времени мы теряем, тем больше шансов, что нас поймают.
Но я не могу допустить, чтобы Годфри ходил свободным и счастливым, и я определенно не могу уйти, не узнав, что случилось с моим братом. Жизнь не стоила бы такой жизни.
— У него все еще есть частичка моей души, — говорю я, не решаясь поднять глаза, чтобы увидеть, что в его взляде. — И мой брат — единственная причина, по которой я не отказалась от жизни.
Наступает короткое молчание, прежде чем он кивает.
— Тогда давай возьмем их.
НЕЙТ
Арчер получил голову Себастьяна, песочные часы и, самое главное, сообщение.
Годфри умнее или, по крайней мере, лучше осведомлен о наших способностях, чем Себ. Я знаю это, потому что его особняк в Данвилле охраняют охранники. И не только какие-то охранники. Свиньи с розовыми, опухшими от алкоголя лицами и татуировками на лбу.
Арийское братство.
Десять, а то и двенадцать братьев, прислонившись к своим ,байкам и фургонам, скрестив руки на груди, щурясь, наблюдая за роскошными окрестностями. Они ждут нас, без сомнения. Годфри решил, что было бы неплохо убить двух зайцев одним выстрелом.
Они камень — мы птицы.
Арчер живет в особняке европейского вида, возвышающемся из рыхлого гравия. Похоже, что оно было недавно посажено злом, полито страхом и выросло во что-то темное и опасное, выделяющееся, как больной палец, на фоне калифорнийского пейзажа. Свет на его террасе горит. Он дома. Я знаю, где он живет, потому что мне приходилось навещать его несколько раз с тех пор, как мы освободились, в основном, чтобы передать ему дерьмо, связанное с наркотиками. Я никогда не баловался наркотиками, но иногда, когда его контактные лица в Стоктоне не могли этого сделать, я делал ему солидный поступок и перемещал вещи из пункта А в пункт Б.
Прескотт поворачивается к заднему сиденью, ее плечо прижимается к моему, когда она достает рюкзак и наши маски.
— Мы должны избавиться от них, — говорит она, имея в виду AБ. — Ты можешь быть приманкой.
Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть ей в лицо. Либо я не расслышал, либо она пьяна. Последнее маловероятно, так как мы не расставались друг с другом черт знает сколько времени.
— Скажи это еще раз, теперь громче, чтобы у меня была веская причина согнуть тебя пополам, прислонившись к тому дереву, и отшлепать тебя по заднице, пока с тебя не слетит кожа.
— Я серьезно. — Она облизывает губы, поворачиваясь ко мне лицом. — Избавься от них всех, а я сама возьму Годфри. У меня есть пистолет и кинжал. Я смогу сделать это.
— У него в доме больше оружия, чем ты можешь себе представить, и даже если, гипотетически, я смог убрать всех этих сукиных детей с дороги, никто не знает, кто ждет тебя внутри. И на случай, если ты забыла, — я дергаю ее за свою толстовку, наши носы соприкасаются, — ты носишь с собой сердце девушки, в которую я чертовски влюблен. Будь осторожнее с ее жизнью.
Я качаю головой. — Об этом не может быть и речи. Ты не войдешь одна.
— Нейт, — начинает она, ее голос становится резким, и я прижимаюсь к ее губам. Я чертовски скучал по ним. Мы были слишком заняты, уклоняясь от полиции последние несколько часов, чтобы валять дурака.
— Горошек, — выдыхаю я ей в рот. — К черту все это. Давай развернемся, пока они нас не увидели. У нас впереди целая жизнь. Кому какое дело до этих ублюдков?
— А мне есть, — говорит моя девушка, и глаза бегут, чтобы встретиться с моими. — Прости, Нейт, но это так.
Она распахивает пассажирскую дверь и выбегает, прежде чем я успеваю моргнуть.
Без пистолета.
Без кинжала.
Но с моим чертовым сердцем.
Она бежит прямо к закрытому входу в особняк Годфри, и воздух застревает в моих легких, пока я шарю, чтобы открыть собственную дверь, прежде чем моя рука замерзнет. Если я выйду из этой машины, я умру. Они прострелят мне сотни дырок, даже не вздрогнув, как в Гран Торино. Если я умру, я не смогу помочь Прескотт. Я низко опускаю голову и смотрю, как Горошек переходит дорогу, бежит прямо в объятия Арийского Братства, и я знаю, я просто, черт возьми, знаю, что мои нервы не выдержат следующих нескольких минут.
В тот момент, когда она поворачивает за угол, высокие дубы, покрывающие нашу машину, скрывают ее от моего зрения, и я оказываюсь в темноте.
Я дергаю себя за волосы, пока в кулаках не остаются черные пятна, и злюсь. Сумасшедшая сука.
Я остаюсь внутри.
Я выхожу.
Блядь.
Что бы я ни делал, достаточно сказать — я схожу с ума.
ПРЕСКОТТ
Он выдыхает мне в ухо, его белые усы щекочут изгиб моей шеи, когда он убирает с нее прядь светлых волос. Это то, что Кэмден часто делал, и я ненавидела это. Это чертовски банально.
