Однако сегодня он услышал:
— Да, пожалуй.
Аллан с тревогой вгляделся в лицо старика, но оно не выражало ничего особенного. Помог ему подняться на ноги, довел до библиотеки, где, несмотря на довольно теплый осенний вечер, в камине горел огонь, и усадил в любимое кожаное кресло.
Каспар вздохнул.
— Так-то лучше. А теперь налей-ка нам немного коньяка.
Аллан хотел было возразить, но передумал. Почему бы и нет? По сравнению с обедом коньяк казался теперь сущим пустяком. Наполнив две рюмки, он передал одну деду, придвинул кресло поближе к огню и сел.
— Ладно, дед, — сказал он, — теперь давай.
— Что давать? — спросил Каспар с невинным выражением лица.
Глаза Аллана сузились.
— Ты совсем заморочил мне голову, но дальше так не пойдет. Я хочу получить от тебя ответ. Что происходит?
— Почему вы, молодые люди, так нетерпеливы?
— Дед… — В тоне внука прозвучало предупреждение.
— Хорошо, хорошо. Ты, надеюсь, помнишь, что скоро мне исполнится восемьдесят семь лет.
— И поэтому ты решил заранее преподнести себе подарок — обед, от которого твои доктора рвали бы на себе волосы?
— Моя жизнь принадлежит мне, а не докторам. — Каспар взглянул прямо в глаза Аллану. — Ты помнишь хоть что-нибудь из того, чему тебя учили в воскресной школе, мой мальчик?
— Трудно сказать, — осторожно ответил Аллан. — Смотря что.
— Я имею в виду тот библейский стих, где сказано, что человеку отпущено три по двадцать и еще десять лет жизни. — Каспар улыбнулся. — Я умудрился прожить гораздо больше.
Аллан улыбнулся.
— Вы всегда умудрялись получать хороший доход от своих вложений, сэр.
— Семь лет назад, по настоянию своих докторов, я согласился перейти на эту ужасную диету — ничего жирного, ничего сладкого, вообще ничего вкусного. Они заверили меня, что человек в возрасте восьмидесяти лет, перенесший операцию, от которой умирают люди вдвое моложе, может обмануть свою судьбу, если будет питаться пусть не вкусно, но зато правильно.
— Это был хороший совет.
— Да, до последнего времени.
— Послушай, не собираешься же ты сдаваться только потому, что через пару месяцев тебе исполнится восемьдесят семь!
— На прошлой неделе я прошел очередной полугодичный медицинский осмотр, — отрывисто произнес Каспар. — Доктора посоветовали мне привести в порядок свои дела.
Улыбка слетела с губ Аллана.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что даже диета из жидкой кашки не поможет человеку прожить дольше, чем ему отпущено. Что суждено, того не миновать. На нашей переполненной планете никто не может занимать место вечно.
— Какая чепуха!
— Напротив, и ты это знаешь. Предвосхищая твой вопрос, отвечу… да, я обратился к другим врачам. Диагноз подтвердился. Пора подводить итоги.
Аллан ощутил боль в сердце. Он горячо любил деда. Каспар заменил ему отца, научил вести дела. Он был для него всем, олицетворял всю семью. Годы, конечно, шли — это было естественно. Но все же примириться с подобным известием было невозможно.
— Не вешай нос, мальчик. Я прожил хорошую жизнь и, честное слово, не жалею ни о чем.
Аллан кашлянул.
— А что, если обратиться к другому врачу? К специалисту?
— Я же говорю тебе, что обращался. И не к одному. Все бормотали свои заклинания, гадали на кофейной гуще, но пришли к согласию.
Аллан встал и нервно заходил по комнате.
— Неужели ты больше ничего не можешь сделать?
— Нет, не могу.
— А я?
— А ты можешь.
Аллан резко развернулся.
— Что? Только скажи, и я сделаю это.
— Ты уверен? — мягко спросил старый джентльмен. — Могу я рассчитывать на то, что ты сделаешь нечто, даже если на первый взгляд это покажется тебе… не совсем приятным делом?
Глаза Аллана сузились.
— Разве я когда-нибудь подводил вас, сэр?
Старик улыбнулся.
— Нет. Не подводил.
— Скажи, чего ты хочешь, и я займусь этим.
Каспар помедлил, как бы преодолевая нерешительность, и наконец произнес:
— На прошлой неделе у меня была посетительница. Вернее, две. Вдова твоего брата и егопадчерица.
Аллан нахмурился.
— К тебе приходила Дайана?
— Да. Со своей дочерью от первого мужа, незадачливого предпредшественника Дональда.
— Но зачем? Ведь Дональд умер больше года тому назад.
— О, сначала Дайана лепетала что-то насчет семейных уз, но потом перешла к делу.
— Не сомневаюсь, — заметил Аллан резко. — И что ей было нужно?
— Денег, конечно. Хотя она и не сказала этого напрямую. Кем бы она ни была, но глупой ее назвать нельзя. Сразу и не раскусишь.
— Не так уж она хитра. Дональд был единственным, кто так и не смог этого сделать.
— В конце концов, ему это удалось.
— Что ты имеешь в виду?
— Он не только оставил Дайану, но и вычеркнул ее из завещания.
Брови Аллана поползли вверх.
— Ты серьезно?
— Абсолютно серьезно. Свои деньги он оставил на благотворительные цели, а дом в Ливерпуле — мне.
— Черт побери, — тихо сказал Аллан. — И теперь Дайана хочет, чтобы ты изменил ситуацию?
— Она хочет, по ее собственному деликатному выражению, чтобы я вспомнил, что она является членом нашей семьи.
— Черта с два!
Каспар одобрительно кивнул.
— Согласен с тобой. Но тут есть еще один аспект.
— Какой еще аспект? Эта женщина — дурного тона. Перед тем, как в поле ее зрения появился Дональд, она, должно быть, перебывала в сотне других постелей.
— Включая твою?
Аллан отмахнулся.
— Нет, — отрезал он, — не включая мою, хотя не из-за недостатка желания с ее стороны. Она этого и не скрывала. — Он прищурился. — А откуда ты знаешь?
Старик улыбнулся.
— Когда она вышла замуж за Дональда, мне было только семьдесят девять. Мужчина в расцвете лет всегда может раскусить подобную женщину.
— Дональд не смог, — возразил Аллан с каменным выражением лица.
Старик вздохнул.
— Дело вовсе не в отсутствии у твоего брата способности видеть правду. Дело в ответственности.
— Ты хочешь сказать, что испытываешь к этой женщине симпатию?
— Разве я упомянул о симпатии. Я говорю об ответственности. И о семейных обязанностях. Такие вещи важны, Аллан. Это ты должен знать.
Аллан взглянул на покрытое морщинами лицо деда, на слабо, но заметно трясущуюся руку, держащую рюмку с коньяком, и заставил себя подавить свой гнев.
— Ты прав. И поэтому, если ты собираешься сказать мне, что намерен отдать Дайане дом в Ливерпуле или включить ее в свое завещание, то не беспокойся. То, как вы поступите с личным состоянием, — дело сугубо ваше, сэр. И вы не обязаны что-либо объяснять мне.
