ты можешь такое говорить?
— Софи, я не знаю, откуда ты приехала, но наш город подчинили себе одним из первых. Они выслали к нам десятки своих людей, которые надзирали за нами. За все эти годы всякое случалось…
— Это же ненормально! Эми, неужели ты так легко с этим смирилась? — не могу поверить в то, что она говорит.
— Я не мечтала стать шлюхой. Я просто говорю, что это не так уж и плохо. К тому же, у нас был день, чтобы морально настроиться.
— О чем ты говоришь? — я не понимала ее все больше.
— Я догадалась, зачем нас везут сюда уже на границе поселения. Думаешь, зачем они раздели и отмывали нас? Чтобы заценить наши прекрасные природные данные.
Природные данные? Знала бы она, чем я обязана своим “природным данным”. Может лицом я и получилась милашкой (спасибо родителям), но свое тело сделала таким я сама. Конечно, и тут не обошлось без родителей. Отец готовил нас с Филом к войне с самого детства, но лишь для того, чтобы суметь себя защитить. Времена были неспокойными уже тогда.
“Для того, что дать отпор, не достаточно знать, как и куда надо бить. Нужно иметь для этого силы”, — говорил нам отец. Мы занимались почти каждый день. Поначалу было трудно, но со временем мне это начало нравиться. Мне нравилось, что Фил начал проигрывать мне не понарошку. Нравилось попадать прямо в цель одним выстрелом. Нравилась боль в мышцах после изнуряющих тренировок. Нравилось бегать по утрам. Нравилось быть сильной, вырубать людей одним точным ударом. И мне нравилось мое тело. В моем видении я довела его до совершенства. Это была огромная, тяжелая работа над собой. Но оно того стоило, ведь благодаря этому я добралась сюда живой. И никакие “природные данные” здесь ни при чем. Но Эмилии не обязательно это знать.
— Знаешь, один из них мне даже понравился, — вырывает она меня из моих размышлений.
Погодите, что?! Один из них?! Наверно, мои глаза округлились так, что почти вылезли из орбит. Какого хрена?!
Какое-то время молчу, не находя подходящих слов. Вопрос слишком резкий, личный, но я не могла не спросить:
— А… сколько их было?
— Четверо. Или пятеро? Точно, их было пять, — рассказывает она будничным тоном, как о покупке овощей на рынке.
“Их было пять”. И она так спокойно об этом говорит?! Больше я ничего не спрашивала. Не хотела выяснить еще какую-нибудь жуткую подробность.
Я целый день провалялась в кровати, почти не притрагиваясь к еде. После обеда Эми увели. Я с ужасом ждала, когда придут за мной. Но никто не пришел. Ни после обеда, ни после ужина. Эми вернулась, когда на улице уже стемнело. Мы больше не обсуждали ситуацию, в которой оказались. Не могла выслушивать ее слова о том, что ее все устраивает. Мы говорили об обыденных вещах, рассказывали друг другу старые истории. Разговоры с ней мне помогали. Они спасали от одиночества, от чувства обреченности, от воспоминаний, которые вырывались наружу. Но во сне я не могла их контролировать. Сегодняшняя ночь не была исключением. Мне снова и снова снилось то, как мои любимые люди истекают кровью, и я не могла им помочь.
— Прости меня, Фил, — повторяла я, как сумасшедшая, когда проснулась.
Мой брат ушел добровольцем на войну год назад, потому что “не мог спокойно смотреть, как страдают люди”. Он надеялся изменить ход событий, а я не представляла, как он собирается это сделать. Последнее письмо от него мы получили полгода назад, и я знала, где его искать, но не знала, жив ли он сейчас. Какое безумие: я ищу брата или его труп. Где-то внутри я чувствовала, что он жив. Это же Фил, он не пропадет, его вырастили таким. Не могу же я потерять всех разом?
После ужина, к которому я даже не прикоснулась, ко мне пришла Мари. Все то же самое: наручники, повязка, душ. Я не сопротивлялась, у меня не было сил. Меня будто заперли в собственной голове, где я сидела в маленькой клетке, кричала и плакала от безысходности положения. А снаружи наверно казалась бесчувственной куклой, которая делала все, о чем просили. И даже когда я лежала связанная голышом в кровати, мне было плевать на то, что произойдет. Хуже уже не будет.
Скрипнула дверь и послышались тяжелые шаги. Когда он присел рядом со мной на кровать, я поняла, что это тот же человек. Я узнала его по запаху.
Он провел пальцами по тому месту, куда ударил два дня назад. Я поняла, что там вышел синяк, когда почувствовала боль при прикосновении еще вчера утром. Вряд ли он еще прошел.
Его прикосновения были осторожными, даже робкими. Теплое дыхание щекотало кожу. Он стянул с меня шелковое покрывало и какое-то время не притрагивался, наверно, наблюдая. Затем он провел костяшками по моим ребрам.
— Изводить себя голодом — не самое мудрое решение, София, — произнес он спокойным тихим голосом. — Мне от этого ничего не будет. Но тебе стоит знать, что голодная смерть — это мучительно и долго.
“Какой ты заботливый”.
Он продолжал водить руками по моему животу.
— Знаешь, мы с тобой могли бы неплохо… поладить.
Поладить? Серьезно? Если бы не вся эта ситуация, я бы рассмеялась ему в лицо. Но я молчала.
— Ты сегодня подозрительно тихая, — он взял меня за подбородок и чуть наклонил голову влево, видимо, в свою сторону.
— Чего ты хочешь? — спрашиваю я шепотом, забывая добавить слово “услышать”.
— Чего я хочу? — переспросил он, отстегивая наручники от изголовья кровати. — Вставай. Только не глупи, — он взял меня за локоть и помог сначала встать на пол, затем, давя на плечи, поставил на колени.
Твою. Мать.
— Подними руки, — скомандовал он.
Я чуть приподняла руки, он взял мою ладонь и обхватил ею свой член, сжал его и начал водить ею вперед назад. Я слышала, каким тяжелым и неровным стало его дыхание.
— Открой рот, — сказал он севшим голосом. Он провел пальцем по моей нижней губе, заставляя открыть рот еще шире.
— Возьми его.
Я осторожно
