— Как это я не интересуюсь модой?! — возмущаюсь я.
— Простите.
Он, должно быть, решил, что я предпочитаю болтаться по дому в домашнем платье, а не наряжаться к вечеру? Впрочем, я без него знаю, что мое платье не очень модное.
— Вам нужно съездить к модистке с Мэрианн, — небрежно говорит виконт, как будто поход по магазинам с одной из самых богатых и элегантных женщин в Лондоне — самое естественное дело на свете. — Я попрошу ее пригласить вас.
— Но…
Виконт останавливается поболтать с какой-то древней дамой в парике и в чрезвычайно старомодном платье, которую он представил как леди Гортензию Ренбурн.
Острые глаза на накрашенном лице разглядывают меня.
— Хм… вы слишком просты, чтобы удержать интерес Шада, — говорит она. — Он проберется к вам под юбку и бросит вас, помяните мое слово. После этого вам от него будет мало пользы.
Я открываю рот, готовая возмутиться, хотя против собственной воли восхищена ее старомодной прямотой. Шаддерли же улыбается и целует ее руку.
— Вы здесь для меня единственная женщина, тетя Гортензия.
— Плут! — отвечает ему старуха и снова поворачивается ко мне. — Так это вы привели в нашу семью хорошенькую незваную гостью?
— Да, миледи.
— Она вышла замуж лучше, чем заслужила.
— Напротив, она заслуживает счастья, как и любая женщина, миледи.
— Счастье! — фыркает леди Ренбурн. — Не это суть брака, мисс. Уведи ее, Шад, и больше не устраивай скандалов.
Мы продолжаем прогуливаться по залу.
— Мои поздравления, мисс Хейден. Я поражен, что вы нашли смелость возразить тете. Она имеет привычку доводить молодых женщин до слез.
— Не понимаю почему, — пожала я плечами. Подкрепившись несколькими бокалами вина, можно противостоять любой старой ведьме. Гортензия Ренбурн меня повеселила. Интересно, как скоро я стану откровенно эксцентричной, если окажусь негодной для брака?
Однако меня сильно заинтересовали скандалы в прошлом Шаддерли. Каковы они были? Я действительно мало о нем знаю. Мой брат Джордж, который утверждает, что знает всех, сказал, что военно-морская карьера Шаддерли прервалась со смертью его старшего брата. Шаддерли пришлось вернуться домой, принять титул и обязанности главы семьи. Все это до скуки нескандально, и даже более того — грустно.
Шаддерли задержался, чтобы взять у лакея бутылку вина, и вывел меня на террасу.
— Почему вы это делаете? — спрашиваю я. Вопрос звучит двусмысленно, ибо непонятно, что я имею в виду: почему он проявляет ко мне такой интерес или почему вывел меня из зала?
— О Господи, — говорит он, прислоняясь к каменной балюстраде. — Никогда не встречал такой колючей девицы. Разве вы не понимаете, мисс Хейден, что, оказавшись в моем обществе, вы значительно поднимаете свои шансы на брачном рынке?
— Я счастлива быть адресатом милосердия вашего сиятельства.
Сделав большой глоток из бутылки, он передает ее мне.
— Вы не адресат моего милосердия или чрезмерной вежливости, мисс Хейден. Я просто получаю удовольствие от общения с вами.
— Конечно!
— Да, я знаю, в это трудно поверить.
Я не умею пить из горлышка, и вино проливается мне на декольте. Шаддерли забирает у меня бутылку.
— Что за скандалы вы учинили, о которых говорила леди Ренбурн? — спрашиваю я.
— Дайте подумать. Обычно я езжу по сельской местности на черном жеребце, выискивая женщин, и соблазняю их. Дерусь на дуэли, поскольку я человек вспыльчивый и обидчивый, время от времени проигрываю часть своего состояния, а потом отыгрываю его.
— Это пустые байки.
Он смеется.
Так или иначе, мы почти допили бутылку. Вокруг тихо и сумрачно. Но вдруг я отступаю на шаг и лечу вниз. В некотором изумлении я приземляюсь на траве. Очевидно, я пропустила три-четыре каменные ступеньки, которые обеспечили бы более приличный спуск.
— Боже милостивый! Вы ушиблись, Шарлотта? — спешит ко мне Шаддерли.
— О нет. Совсем не ушиблась.
— Сколько вы выпили сегодня?
Я задумалась. Дома за обедом мы выпили обычную порцию; несколько бокалов я выпила до того, как столкнулась с Шадом в бальном зале, потом еще три бокала и свою долю бутылки.
— Немного.
— Вы пьяны, — улыбается он.
— Это неправда.
— Видит Бог, правда! — воскликнул он.
— Вы же непутевый кузен. Не думаю, что вы бываете правдивы.
— Давайте прогуляемся, — предлагает он. — Я не могу вернуть вас вашему семейству в таком жалком состоянии.
— Я не жалкая. Можно допить бутылку?
— Нет. — Он осушил ее сам и отбросил. — Поднимайтесь, мисс Хейден.
Я беру его руку и выпрямляюсь, наваливаясь на него. Или, скорее, сначала наваливаюсь, потом встаю.
— Мисс Хейден, — медленно говорит он.
— Лорд Шаддерли. — Это походит на танец, единственный, в котором я, кажется, хороша. Не могу вспомнить, какого цвета его глаза. — Хотела бы я иметь ресницы, как у вас. Вы черните их сажей?
— О Господи! — Он наклоняется, и его губы касаются моих.
О Боже, он целует меня. От удивления я перестаю дышать, хотя именно я неприлично вела себя минуту назад. Если у меня и были сомнения относительно его статуса грешного кузена, теперь они улетучились, поскольку его поцелуй полон греха.
Я сравниваю его поцелуй с другими своими поцелуями и прихожу к выводу, что Шаддерли целуется лучше всех. Если вам это интересно, меня целовали и прежде, но не так. Меня никогда не целовал мужчина, который точно знает, что делает, и у которого достаточно практики.
И конечно, меня не целовали с такой настойчивостью, притягивая ближе.
Его губы коснулись моих, и я из любопытства (и вдохновленная кое-какими рассказами Энн) отвечаю на его поцелуй.
Он поднимает голову.
— Хорошо, мисс Хейден.
Мы все еще рядом, я чувствую, как ко мне прижимаются булавка его галстука, пуговицы сюртука, пуговицы бриджей…
Шаддерли отстраняется, но удерживает мою руку в своей.
— Уверен, моя репутация грешного кузена восстановлена.
— Немного, — отвечаю я, широко улыбаясь. — Шад, вы недавно спросили у меня, что мне нравится. Так вот, я вам отвечаю: мне нравится целоваться с вами.
— Да уж.
И тут тишину сада нарушает гневный рык:
— Шаддерли, что, черт возьми, ты делаешь с моей сестрой?!
Мой брат Джордж, а это был он, ударил Шада в лицо. Я никогда не видела, чтобы били человека, во всяком случае, так (хотя слышала — брат без умолку рассказывает о своей боксерской доблести любому, кто имел несчастье оказаться рядом), и удивилась звуку удара, сочному, хлесткому, и тому, как Шад рухнул на землю.
