Придумать какое-то важное обстоятельство было совершенно невозможно. Нагромождать одну ложь на другую — об этом не могло быть и речи. К тому же разве в ее реальной жизни не случилась за последнее время куча неприятностей? Взять хотя бы появление Чезаре Сарачино и исчезновение сестры. А смерть матери?
Прошло немногим больше месяца после ее смерти, и Милли до сих пор никак не могла успокоиться. Воспоминание о тех страшных днях наполнило ее голос дрожью, которую она не смогла унять.
— У меня мама умерла, — ответила Милли. — Внезапно.
Ей показалось, будто это случилось только вчера. На глазах выступили слезы. Мама умерла, а она даже не могла связаться с Джилли, чтобы та приехала домой, поддержала ее и попрощалась с матерью, которая так ее любила.
Последовало молчание, а затем:
— Ох, моя дорогая! Как это грустно. Какой страшный удар для тебя. — Филомена наклонилась вперед и снова сжала руки Милли, глядя на нее полными сочувствия глазами. — Мне так стыдно за мое ворчание. Такое горе… Тебе было не до меня, куда уж тут звонить или писать. Прости, я подумала, что ты меня забыла.
Филомена посмотрела туда, где стоял ее внук.
— Надеюсь, Чезаре не заставил тебя приехать несмотря на то, что ты была еще к этому не готова?
Милли не знала, что ответить, но, к счастью, этого и не понадобилось, потому что старая леди продолжала:
— Я помню, ты говорила, у тебя есть младшая сестра, очень практичная, деловая и не особо чувствительная, без лишних мыслей в голове, но все равно — это ничего, что она осталась одна? Наверное, ей одиноко, особенно в эти печальные дни.
— С ней все хорошо, — пробормотала Милли, чувствуя, как у нее пылают щеки. То, что Джилли представила ее как младшую сестру, было понятно. Наверное, Джилли действительно так казалось. Но «практичная», «не особо чувствительная» и «без лишних мыслей»… Такой, значит, Джилли считает свою сестру? Это было обидно.
Чезаре, подойдя, остановился за спинкой бабушкиного кресла и задумчиво смотрел на Милли. От этого ей стало еще неудобнее.
Старушка обернулась на него и снова обратилась к Милли:
— Мы пригласим твою сестру погостить у нас. Например, в следующем месяце, пока не наступила жара — в мае здесь прекрасно. Побудете вместе — и вам будет хорошо, и мне, глядя на вас.
Заметив испуг, промелькнувший в глазах Милли, она лукаво улыбнулась:
— Только не подумай, что я заставлю вас все время крутиться около меня. Можете брать машину, ездить на прогулки и за покупками. А сейчас прости, я пойду отдохну перед обедом, а ты позвони сестре, сообщи, что добралась благополучно, и заодно пригласи ее сюда. Потом тоже можешь отдохнуть с дороги, встретимся за обедом.
Филомена тяжело поднялась с кресла, Чезаре подал ей трость. И вдруг, повернувшись к Милли, проговорил что-то по-итальянски.
Милли обмерла. Все, сейчас все раскроется. Ей вспомнилось, что писала в своей открытке Джилли — что она учит итальянский язык. Милли замялась, не зная, что ей делать.
— Чезаре, — пришла ей на выручку Филомена, — ты что, забыл правило? Только по-английски!
— Конечно, бабушка, прости. — Чезаре кивнул своей темноволосой головой, и Милли показалось, будто уголки его губ приподнялись в язвительной улыбке. — Перевожу свой вопрос на чистый английский. Не скажет ли мне Джилли номер ее домашнего телефона? Я могу набрать его для нее — я знаю международный код.
— В этом нет необходимости, — выдавила Милли и улыбнулась Филомене: — Я отведу вас в вашу комнату, а потом позвоню. — Она вызывающе посмотрела на Чезаре: — Милли сейчас на работе, а потом, по дороге домой, наверняка зайдет в магазин купить продукты.
Она довела старушку до ее покоев на первом этаже и, убедившись, что та прилегла и все в порядке, вышла, пообещав, что сама тоже пойдет отдыхать.
Без труда найдя свою комнату, она села на краешек роскошной кровати и сжала пылающую голову ладонями.
Дома, в Англии, думая только о том, как спасти сестру от обвинений в преступлении и от суда, она полагала, что в свободное время разыщет ее и все выяснится. Она не хотела, чтобы бездушный Чезаре нашел Джилли первым и, не слушая ее оправданий, посадил в тюрьму.
Она и сейчас этого не хочет, но обманывать оказалось так трудно и стыдно. Не перед Чезаре, уж это точно, а перед милой и доброй старой женщиной. Она просто не выдержит.
Она все расскажет.
Чезаре закончил телефонный разговор и, развернув крутящийся стул, устремил взгляд в окно, на широкую зеленую лужайку, тянущуюся до самой каменной ограды.
Солнце клонилось к горизонту, удлиняя тени; за стеной виднелись вдали подернутые дымкой холмы, ближе — виноградники и скопления охряных домов и ферм.
Чезаре с порывистым вздохом отвел глаза от панорамы, которая всегда его успокаивала, повернулся к столу и стал листать адресную книгу.
Загадка, которая мучила его, была связана с вороватой компаньонкой его бабушки. Что-то с ней было не так.
Ведет она себя тихо, даже как будто робеет, а раньше была совсем другой — шумной и дерзкой. Короткие ненакрашенные ногти, никакого макияжа.
Нет, это, конечно, можно объяснить тем, что он застал ее врасплох и заставил вернуться и работать без вознаграждения, пока не выплатит все украденные деньги. Да еще смерть матери. Это понятно. Она действительно горюет, ее чувства искренни.
И все же, наблюдая за Джилли раньше, он пришел к выводу, что она крайне эгоцентрична и не способна на глубокие чувства.
Да еще язык. На ее лице было написано полное непонимание, когда он обратился к ней по-итальянски, а ведь Джилли Ли говорила на нем бегло.
Да, бабушка установила правило — говорить только по-английски, но ее компаньонка всегда говорила со слугами по-итальянски, да и с ним тоже, когда рядом не было бабушки.
Так почему же она ничего не поняла, когда он всего лишь спросил у нее номер телефона?
Что-то не складывается.
Чезаре перелистал телефонный справочник и нашел нужный номер. Он докопается до истины. Два сыщика уже работают на него — один, в Англии, нашел адрес Джилли Ли, а другой ищет ее след в Италии.
Он и сам может что-то сделать, чтобы разгадать загадку. Пододвинув телефон, Чезаре снял трубку и набрал номер.
— Графиня…
Столовая была великолепна, но Милли не могла себе позволить любоваться расписанным потолком и двумя чудесными венецианскими канделябрами, стоявшими на длинном, отполированном до блеска столе, потому что Джилли все это уже видела.
Да и вообще, ей было ни до чего — ни до красоты зала, ни до еды, поданной на тонких фарфоровых тарелках, ни до тяжелых серебряных приборов, ни до вина, ни до звонких хрустальных бокалов.
