— Да, конечно, мистер… — Она запнулась, не в силах назвать его Эрнаном, но не могла и игнорировать просьбу соблюдать минимум формальностей. — Я уверена в этом. И конечно, если вы хотите, чтобы я осталась, будь по-вашему. Вы — босс.
— Итак, машина будет у подъезда вашего дома в восемь. В ней будет мой секретарь Онория. Все, что вам необходимо, это паспорт, гардероб на сутки и, конечно же, детали проекта. Я уже информировал Джорджа и Митчела о вашей поездке.
Боже, что с ней происходит? Мужчина хочет потратить кругленькую сумму за ужин с ней, а она еще сопротивляется.
— Хорошо. — Алис постаралась, чтобы ее голос звучал уверенно и естественно. — Увидимся в понедельник.
— До свиданья, Алис.
Ей показалось, что Гордон усмехнулся. Неужели он получает удовольствие от того, что чувствует свою власть над ней? Впрочем, не следует враждебно относиться к человеку, о котором она ничего не знает.
Эрнан Гордон был уважаемой персоной в Калифорнии, мультимиллионером. Его заинтересовало ее предложение, ее, а не чье-либо еще. И она должна быть благодарна ему за это. А собственные чувства придется укротить. И плохо, если они затмят профессиональные качества.
Сейчас она понимала, что Барни Хейзлтон был испорченным человеком, эгоистом, не способным испытывать угрызений совести. После аварии он стоял перед судом и так убедительно врал, что если бы она не была в машине сама, то поверила бы каждому его слову. Он вышел сухим из воды, оставив за собой одну смерть и одну искалеченную жизнь — ее собственную. Но… Она закрыла глаза. Все равно что-то роднило этих двух мужчин. Может быть, несокрушимая уверенность в себе, а может быть, еще что-то.
Хейзлтон изменил ее жизнь в пятнадцать лет. Его эгоизм сделал ее одинокой, а тело — бесплодным. Говорили, ей повезло, что осталась жива. Шрамы на теле не были видны постороннему глазу, но разве от этого легче? Каково осознавать себя неполноценной женщиной на всю оставшуюся жизнь?!
После консилиума с его жестоким приговором начался период какого-то душевного затмения, из которого она, девчонка с едва проснувшимся материнским инстинктом, дюйм за дюймом вытаскивала себя сама. А тут еще тяжело заболела мама, приходилось совмещать занятия в колледже с уходом за немощной женщиной. Но надо было держаться, и она держалась. Но в одну из ночей матери не стало. Тогда она махнула на себя рукой. У нее не было надежды на семью, на счастливое будущее. Она была одна в этом мире и навсегда утратила способность доверять мужчинам.
Алис упрямо вскинула подбородок и посмотрела на себя в зеркало. Слезы наворачивались на глаза. Ее жизнь — это работа, карьера, которой она отдавала все свое время, не жалея себя. А мечтать о большем?.. Нет, нельзя рисковать сближаться с человеком, который может снова предать. Несмотря на уверенность в себе Эрнана Гордона, несмотря на его безграничную щедрость, он ей не нравился. Что-то общее было у него с Барни Хейзлтоном, и это чувство не покидало ее.
Она окинула взглядом уютную, хорошо меблированную гостиную и села за работу. Вот здесь свой шанс она не должна упускать.
В лос-анджелесском аэропорту Алис ждал огромный лимузин, доставивший ее в роскошный отель «Шато Мормон». Здесь останавливались голливудские звезды. Встретили гостью с большим почтением, и она долго не могла понять такого отношения к себе. Пока наконец не догадалась, что находится под покровительством главы огромной империи Гордона.
Номер люкс поразил великолепием. Ланч, который подали уже через пять минут после приезда, был потрясающим. А конференц-холл, предоставленный в ее распоряжение, оказался столь удобным, что тут же захотелось сесть за работу. Она так в нее углубилась, что не заметила, как появился Гордон, как всегда великолепно одетый.
— Рад вас видеть. А вы уже работаете?
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и взять контроль над собой.
— Да, — кивнула она довольно холодно. — Я сделала несколько набросков для маскарада. Вот этот относится к эпохе первопроходцев. Но, может быть, вы предпочитаете современный стиль? Надо определиться с периодом как можно раньше, чтобы и мы, и гости имели достаточно времени для подготовки костюмов.
Легкий, едва слышимый стук в дверь заставил ее замолчать. Через секунду появился официант, неся поднос с кофе и пирожными. Когда он вышел, Гордон повернулся к Алис и слегка улыбнулся.
— Скажите, вы нервничаете в моем присутствии?
— С чего вы взяли? Конечно нет.
— Конечно нет? — Он повторил ее слова медленно и недоверчиво. — Не нужно нервничать. У вас есть работа и можете совершенно спокойно трудиться.
— Я знаю. У меня нет никаких проблем, — как можно увереннее сказала Алис.
— Хорошо. — Проницательный взгляд остановился на ее лице, затем переместился на бумаги, лежащие на столе.
— Вам кофе с молоком? — тихо спросила она, наливая кофе.
— Черный, пожалуйста. И кусочек фруктового торта. Нам, видимо, придется поработать здесь пару часов. Обед в восемь вечера устроит вас?
— Обед?
— Да. Надеюсь, вы собирались пообедать?
— Хорошо, восемь — это подходящее время.
— Здесь есть великолепный ресторан «Малибо». Там очень прилично кормят. Надеюсь, вы не возражаете поехать туда?
— Конечно нет. Все, что вам будет угодно.
Она протянула Гордону кофе и торт и, когда их руки встретились, чуть не уронила чашку, почувствовав, что перед ней мужчина с манерами аристократа.
Два часа работы пролетели незаметно. Наконец Эрнан взглянул на часы.
— О, уже почти восемь. Мне кажется, пора вознаградить вас за самоотверженный труд.
Алис заставила себя благодарно улыбнуться. Он был прав, вызвав ее. По телефону и телетайпу они бы столько не обговорили, как удалось в личной беседе.
Она упаковала свои наброски в большой черный портфель. Гордон тут же подхватил его.
— Ваш номер на каком этаже? Я помогу вам, а через четверть часа зайду. Идет?
Она шла по коридору, чувствуя спиной мужскую мощь, которая казалась ей опасной. Наверное, это было унизительно, но мозг и тело были готовы подчиниться этому человеку, хотя ей это совсем не нравилось.
Первые несколько месяцев после несчастного случая она пребывала в кошмаре, не в силах смириться со смертью отца, с потерей девичьих мечтаний о семье и детях. Первое время казалось, что весь мир концентрировался в одном этом слове — «дети». Любая телевизионная программа, журнал, где она видела лица малышей, напоминали ей о том, что у нее никогда не будет ни дочки, ни сына.
Дети стали для нее навязчивой идеей, сумасшествием, с которым невозможно было бороться. Она проводила часы перед зеркалом с подушкой у живота, представляя, будто беременна. Но затем шаг за шагом заставляла себя возвращаться к реальной жизни. На какое-то время она стала сиделкой для больной матери. Это был тяжелый период, но именно тогда ее чувства стали приходить в порядок. У нее не было времени предаваться своему горю, нужно было облегчить последние дни матери.
