Потом, когда все закончилось, когда все было сказано и сделано, оказалось, что она — только очередная его победа и все годы дружбы не значат ничего.
Теперь у него денег куры не клюют, и ясно, что его требования к женщинам возросли. А Эмили осталась такой же неженственной и некрасивой, как тогда, в школе. Она не была достаточно хороша для Мэтта много лет назад и, конечно, не будет хороша для него теперь. Даже если захочет. Но она не захочет.
— Тайлер говорил, у тебя есть друг. Он не будет возражать, что я здесь?
Друг… На самом деле она не говорила родителям и брату, что Алекс ее друг. Они сами так предположили, а она не стала их разуверять.
— Нет, не будет. Он меня не ревнует.
Мэтт внимательно посмотрел на нее.
— Я хотел бы встретиться с ним. Может, привезешь его к ресторану?
Эмили едва не расхохоталась.
— Ты так и не научился врать, Конвей.
Он поднял голову. На лице появилось странное выражение — смесь вины и удивления.
— Мой брат терпеть не может Алекса и, вероятно, сказал тебе об этом. Так что я очень сомневаюсь, что ты жаждешь встречи.
— Ты работаешь вместе с ним?
— Питомник «Марлетт Лэндскейп» принадлежит его матери.
Мэтт осмотрелся. Очевидно, за работу Эмили платили мало. Мебель казалась приобретенной на распродаже. На стенах — ни картин, ни фотографий. Зато вазонов с цветами — десятка два.
Тайлер не преувеличивал. Этот «друг» Эмили действительно странный. Оставить ее управлять компанией, принадлежащей его матери, а самому уехать развлекаться — поступок довольно низкий. И как мог парень не быть ревнивым, имея столь привлекательную подругу, как Эмили?
Вот если бы Эмили была подругой Мэтта, то рядом с ней не нашлось бы места для другого мужчины. И она не жила бы в квартире чуть больше спичечного коробка. У нее было бы все лучшее, чего бы она ни пожелала.
Если бы Эмили была его подругой? Откуда, черт возьми, пришли в голову такие мысли? Сколь неподходящим парнем казался Алекс, столь же неподходящим был и Мэтт. Эмили не вписывалась в распорядок его жизни.
Зажужжал сотовый телефон, Мэтт посмотрел на высветившийся номер и едва не выругался. Звонил адвокат, который должен был разобраться с нарушением правил при строительстве.
— На этот звонок я должен ответить…
Но услышал Мэтт совсем не то, что хотел. Требования инспектора законны, и теперь остается либо удовлетворить их, либо начать судебный процесс против города. А после предъявление иска городу — даже если Мэтт и выиграет процесс, — горожане в ресторан не пойдут и его придется закрыть.
Эмили пошевелилась рядом с ним, и Мэтт сделал то, чего в бизнесе делать нельзя — сказал адвокату, что перезвонит позже, отключил телефон и прикрепил его к поясу.
— Жаль, что нас прервали, — сказал он.
— Так вот, Конвей. — Эмили открыла свою бутылку. — Ты пришел. Зачем?
— Что ты имеешь в виду?
Она откусила пиццу и глотнула пива.
— Одиннадцать лет от тебя не было известий, так что должна быть серьезная причина, почему ты ворвался в мою жизнь.
Эмили никогда не ограничивалась безвольным созерцанием того, что происходит вокруг нее, поэтому Мэтт ожидал услышать подобный вопрос. Но всю правду сказать было нельзя.
— Я восстанавливаю отношения. В последнее время мне… чего-то не хватает.
— Что случилось? Калифорнийские девочки перестали соглашаться? Или не осталось ни одной, с кем бы ты еще не спал?
— Нет, еще нескольких предстоит уломать. — Боковым зрением он видел, как приподнялись уголки ее губ. — Но в последнее время жизнь стала пустой.
— И ты думал, что приедешь и продолжишь отношения со мной с того места, где остановился?
— Примерно так. Я хотел бы, чтобы мы снова были друзьями, Эмили.
Она раздраженно хмыкнула.
— Меня не привлекает твое понимание дружбы, Конвей.
— Послушай, я знаю, что не должен был рвать с тобой. Ты можешь мне не верить, но я никогда не хотел ранить тебя.
— И все-таки ранил.
Его будто ударили ножом в живот. Он отодвинул тарелку, не в силах есть.
— Людям свойственно ошибаться. Ты могла бы быть более снисходительной ко мне.
Ее глаза стали холодными, как лед, и Мэтт понял, что совершил еще одну ошибку.
Она встала, подошла к двери, открыла ее и жестом велела ему уйти.
— До свидания.
— Ты выгоняешь меня?
— Я сказала, что ты мог остаться поужинать. А сейчас — не знаю, как у тебя, — у меня аппетит пропал.
Он поднялся с кушетки, скомкал салфетку и швырнул ее на стол.
— Раньше ты никогда не играла со мной, Эмили.
— И сейчас не играю, Конвей. — Ему хватило наглости приехать, пытаться манипулировать ею, а затем обвинить ее в том, что она играет. Она открыла дверь шире.
— Ты даешь мне понять, что не хочешь восстановить нашу дружбу?
— Когда-то я думала, что мы и вправду друзья. Я ошиблась, но повторять ошибку не буду.
Потому что второго разрыва с Мэттом ее сердце может не выдержать.
Эмили прислонилась к плющу, увившему ствол кедра, и наслаждалась ароматом цветов, растущих у матери в саду. Янтарные облака летели по небу, освещенные сиянием заката, и теплый бриз ласкал лицо. Созерцание природы всегда успокаивало Эмили. Сегодня это было ей необходимо — предстоял семейный обед в доме родителей.
Самая нелюбимая, самая изматывающая пятница месяца.
Только тяжелая болезнь могла считаться уважительной причиной, чтобы не явиться. Родителям Эмили нравилось активно участвовать в ее жизни. Это означало, что в течение двух часов мама будет объяснять, какие поступки дочке следует считать неправильными и как надо исправить содеянное. Эмили будет улыбаться, соглашаться, кивать и молча терпеть.
Она давно осознала тщетность попыток понравиться маме.
Сегодняшний обед будет особенно тяжелым.
Днем родители радостно сообщили ей, что пригласили Мэтта.
Когда Мэтт накануне вечером уходил от Эмили, она надеялась, что он вернется. Потом легла спать. Слушая, как дождь хлещет в окно, девушка чувствовала себя необъяснимо одинокой. Каждый раз, когда раздавался шум автомобиля, она задерживала, дыхание, напрасно ожидая услышать шаги Мэтта. В глубине души она тосковала без него, хотя и презирала себя за это.
Давным-давно, когда они были детьми, летом Мэтт жил у них дома. Вечером родители и Тайлер ложились спать, а Эмили и Мэтт выходили во двор, растягивались в шезлонгах и болтали, пока небо не начинало розоветь. Они знали друг о друге все.
Эмили никогда не обвиняла его в том, что произошло той ночью. Она сама позволила этому случиться. И сожалела лишь об их разрыве и завершении чудесной дружбы.
