— Нет. Я этого не делала.
Она понимала, что ей никто не поверит. Мать так и сверлила ее взглядом, но, охваченная паникой, Джорджия не могла придумать ничего вразумительного в свое оправдание. Нет, Вивьен ей не поверит.
Да даже если поверит, как она сможет в этом признаться. Поверить — значит подтвердить, что в ее таком удачном браке образовалась огромная трещина. Поверить — значит в будущем, возможно, лишиться богатства и столь любимой роскоши.
Джорджия перевела взгляд на Джейсона. Он тоже ей не верил. Он сделал предложение, повинуясь лишь чувству долга. Он никогда ее не любил и никогда не полюбит. И в постель-то пустил ее только потому, что она сама напросилась.
Ведь сказала как-то мама ее подруги Сью, что мужчинами управляют только гормоны, имея в виду похождения своего двадцатилетнего сына. Парень увивался за женщиной из соседней деревни вдвое старше его и тем самым навлек на себя массу злобных наветов.
Вот и Джейсон, когда его сознание было затуманено алкоголем, подчинился своим гормонам, а теперь горько сожалеет об этом. Если бы он чувствовал к ней хоть что-то или жалел ее, то выслушал бы и ее версию! Но он не произнес ни слова. Джорджия понимала, что сложившаяся ситуация дает ему прекрасную возможность ускользнуть. А поверив Гарольду, он, получается, мог поверить любой гадости о ней, вроде той, что, лишившись невинности, она была готова бросаться на каждого встречного мужчину в поисках сексуальных удовольствий. Он мог убедить себя и в том, что носимое ею сейчас дитя было вовсе не от него!
Она бросилась вон из ванной комнаты, обхватив себя руками в бесплодной попытке скрыть от осуждающих взглядов и, главное, от взгляда Джейсона свое полуобнаженное тело и дурацкое красное белье.
Недавний жених не сделал ни единой попытки остановить ее, не бросился вслед за ней. В душе Джорджии погас последний лучик надежды. Она металась по спальне, собирая джинсы и свитера, от которых только недавно решила навсегда отказаться. Во время поисков кроссовок и сумки она слышала низкий голос Джейсона, раздраженные высказывания матери, оправдания Гарольда.
Конечно, обсуждают ее поведение, подумала она, кидаясь к двери.
В коридоре она на минуту остановилась, чтобы надеть верхнюю одежду, и быстро выбежала из дома.
В гараже Джорджия села в небольшой автомобильчик, который был выделен для ее поездок, и сразу же решила, что будет делать. Она поедет к Сью.
Правда, перед несостоявшимся бракосочетанием Джорджия настолько увлеклась походами по магазинам и планами на будущее, что даже не удосужилась подруге перезвонить. Но это сейчас играло ей на руку: сообщить Сью о том, что передумала насчет работы в Нью-Йорке, она не успела. И хорошо.
Кейт и Робин Эйнсли, родители Сью, не выставят вон. Джорджия знала это точно.
Семейство Эйнсли всегда с радостью принимало Джорджию у себя. Это были дружные и любящие друг друга и окружающих люди, они поддержат ее в трудной ситуации. В конце концов, за нее заступится Сью.
Джорджия с трудом вернулась к действительности. Нахлынувшие воспоминания выбили ее из колеи. А то, как Джейсон смотрел на нее со смесью неприязни и презрения, — дало ей понять, что Гарольд так никогда и никому не признался в том, что действительно произошло в тот вечер в Литем-Корте много лет назад.
Возможно, он и хотел бы признаться, но так и не хватило мужества. А Джейсон наверняка пресекал любые попытки откровенного разговора.
Но с отчимом она уже давно помирилась. Он прилетел к ней в Нью-Йорк, чтобы сообщить о смерти ее матери в автокатастрофе, на следующий день после ее похорон.
Смерть жены, то, как она погибла, заставило его некоторым образом пересмотреть свою жизнь и осудить самого себя за многие поступки. Он не находил слов для извинений перед Джорджией за тот ужасный вечер и за то, какую глубокую душевную травму нанес он тогда ей и своей собственной супруге.
Простить Гарольда было трудно, но, видя, как он мучается от сознания своей вины, Джорджия постаралась сделать это. Вернувшись в Бирмингем, отчим часто писал ей, иногда она даже отвечала на письма, а после ее возвращения в Соединенное Королевство Гарольд порой угощал ее обедами.
Последнюю их встречу она отменила. Слишком была занята презентацией. Теперь она жалела, что не выкроила для визита времени. Старик выглядел таким одиноким, всегда так подчеркнуто радовался ее обществу. Он ничего не знал о ее беременности, и это многое упрощало, потому что не надо было говорить с ним на столь щекотливую тему.
Что же касается Джейсона, то он был как высок, так и неприступен. Ей приходилось даже задирать подбородок, чтобы посмотреть, например, ему в лицо. Но оно не выражало ничего, кроме открытой неприязни. Интересовало ли его когда-нибудь, что произошло с их ребенком? Было ли ему до этого дело? Рассказала ли ему Вивьен о выкидыше, который случился у Джорджии, или эта тема никого из них не волновала?
За все прошедшие годы Джейсон не сделал ни единой попытки встретиться с ней. Он просто умыл руки, и его больше не интересовали ни она, ни ее трагически оборвавшаяся беременность.
Джорджия не разрешала себе вспоминать о выкидыше. Это было слишком болезненно. Она прикрыла глаза, чтобы скрыть страдание, но даже сквозь сомкнутые веки почувствовала на себе пристальный взгляд Джейсона. Она открыла глаза и смело посмотрела в его холодные жестокие зрачки. Перед ней стоял совершенно незнакомый человек, которого не интересовали ни ее существование, ни то, что случилось с их ребенком. Желания узнать этого человека лучше у нее не возникло.
Такая перемена в ней изумила Джейсона. Он понимал, что неприлично долго пялится на нее, но ничего не мог с собой поделать.
Та, которую он помнил пухленькой девочкой-подростком, превратилась в стильную женщину с прекрасной фигурой, одетую в элегантный кремовый свитер, по-видимому, итальянский, и узкие, прекрасно сидящие джинсы. Эта женщина совсем не походила на ту неуклюжую и неуверенную в себе девчушку, с которой он познакомился на свадьбе Гарольда и Вивьен десять лет назад.
Ему тогда было двадцать три. Джейсон почувствовал искреннюю жалость к девочке с дурацкими голубыми цветочками в коротко стриженных волосах, одетой в безобразное атласное платье, подчеркивавшее каждую складочку ее неоформившейся фигуры. В дрожащих от волнения руках она держала тогда букет из белых лилий.
Взгляд Джорджии был таким затравленным, что ему немедленно захотелось позаботиться о ней, защитить от жизненных потрясений. Особенно когда он заметил, как иронично выгибались брови безумно элегантной в платье из темно-синего шелка Вивьен при каждом неловком движении ее дочери.
