— Согласна. Видишь ли, феминистка во мне старается убедить меня, что лучше спать на полу. Но…
— Ну-ну?
— Женщина во мне ненавидит спальные мешки и считает, что кровать гораздо удобнее.
Он хохотнул:
— Помню, помню. Тебя и вправду не назовешь заядлым туристом.
— Тогда шел дождь.
— У нас была палатка.
— Да, и мошкара со всей округи спасалась в ней от дождя. — Карен улыбнулась, и в этот момент в памяти обоих воскресли подробности последнего выходного дня, который они провели вместе.
Они долго смотрели друг на друга, затем Карен, спрыгнув с кровати, подхватила одну из своих сумок:
— Давай устраиваться.
— Ладно, — пробормотал он и постарался взять себя в руки, чтобы не выдать своего состояния.
Полчаса спустя их договорной лагерь был воздвигнут. В футе от кровати Сэм обустроил себе жизненное пространство, сделав все как положено. У стены он сложил необходимые предметы — бутылку воды, радиоприемник на батарейках и фонарь. Его спальный мешок лежал раскрытый на полу, а он стоял на нем на коленях, разворачивая плед.
— Что ты делаешь? — спросила Карен.
Он посмотрел на нее через плечо. Его брови поднялись, когда он сказал значительно:
— Готовлюсь к урагану. В отличие от некоторых,..
— Я готова, — возразила она, не глядя на него.
— Да уж, — произнес он скептически. — Я заметил.
Карен наконец закончила красить ногти на пальцах ног и встретилась с ним взглядом:
— Эй, я распаковалась двадцать минут назад.
— Ты распаковала свой прохладительный напиток.
— Мне хотелось пить.
— Карен…
— Расслабься, сержант, — сказала она. — Не похоже, что мы можем делать что-то толковое, торча здесь в ожидании, когда обрушится этот проклятый шторм.
— Но мы можем раскрашивать наши ногти в восхитительные оттенки розового цвета.
Она улыбнулась, подняв светлую бровь.
— Хочешь, покрашу и тебе?
Он ошарашенно уставился на нее и заметил огонек в ее глазах.
— Очень смешно.
— Тебе пойдет розовый цвет.
— Нужно обратиться с предложением к командиру корпуса. Пусть сделают нашу повседневную форму в розовых тонах.
— Было бы повеселее, чем эти уродливые вещи цвета джунглей, которые ты носишь.
— Да, — сказал он, вставая и примеряя к окну свой плед, — но розовый морской пехотинец будет выделяться на фоне джунглей, а это как раз то, чего мы стараемся избегать.
Немного помолчав, она спросила:
— Бываешь в джунглях?
Он мельком глянул на нее.
— Был недавно. А что?
— Просто так, — сказала она, опустив голову.
Сэм удивился, но решил на время выбросить это из головы.
— Так что ты сейчас делаешь? — опять спросила она.
Сэм вгляделся в окно, но вместо разыгравшегося шторма увидел отражение Карен в темном стекле. Она переоделась в просторные белые шорты и голубой синтетический топик с тонким, как спагетти, ремешком. Он видел ее длинные обнаженные ноги со свежеокрашенными ногтями, ее светлые волосы, свободно лежащие на плечах. А когда она повернула голову и посмотрела на него, он кожей почувствовал ее взгляд.
— Сэм? — позвала она, и он попытался сосредоточиться не на ее отражении, а на темноте за окном и хлещущих в стекло струях дождя.
— Да?.. — Он приподнял занавески, а край пледа, держа его над оконной рамой, прикрепил кнопкой. — Закрываю окно. — Двигаясь вдоль окна, он закреплял плед кнопками, пока ткань полностью не закрыла стекло, — На всякий случай, — сказал он. — Если оконное стекло треснет от ветра, занавески не задержат осколки. А плед задержит, чтоб они нас не поранили.
— Тебя, мысленно поправился он. В конце концов, ведь только она была на кровати. Только ее могло поранить летящее стекло.
Закончив с драпировкой, он опустил занавески обратно на всю длину и повернулся к Карен. Хозяин судьбы.
— Ты профессиональный волшебник, да? спросила Карен с улыбкой, и он принял ее слова за комплимент.
— Да, госпожа, я такой.
Проклятье, как же она хороша. Ничего другого ему так не хотелось, как лечь рядом с ней, обнять ее и целовать до беспамятства.
Но после того, что произошло…
— Ты голодна? — спросил он.
— Конечно.
Сейчас он все устроит. Оживленно потерев ладони, он сказал:
— По счастью, у меня полностью готовая еда.
— Действительно? Хорошо, я купила…
— Нет, — сказал он, выставив руку. — Обед за мной.
— Что ты имеешь в виду?
— Хмм. — Он наклонился над рюкзаком и изучал его содержимое некоторое время. — Запеканка из головы тунца, ветчина и печеный картофель… — Он взглянул на нее и не заметил восхищения. — Одно из моих любимых блюд макароны с сыром. Что хочешь ты?
— Гамбургер.
— Извини, в сухом пайке не бывает гамбургеров.
— Зато у меня в сумке есть сандвич. Салями, ветчина, жареная говядина и сыр. А еще французский хлеб, — перечисляла Карен, пытаясь его соблазнить.
Сэм взглянул на нее:
— Грандиозно для ланча, но я предпочитаю горячую пищу.
— Вообще-то это правильно. Но запеканка из головы тунца? — Она содрогнулась, слезла с кровати и направилась к своей сумке. — Я — пас.
— Как хочешь, — буркнул он и добавил вполголоса:
— Ты верна себе.
Она остановилась и медленно повернула голову в его сторону:
— Как это понимать?
— Что?
— Ты не умеешь разговаривать шепотом, сержант, — съязвила она. — Твой голос напоминает грохот пушек. Так что ты подразумеваешь под словами, что я верна себе?
— Ничего. — Он ничего не скажет. И сожалеет о том, что у него вылетели эти слова. Бессмысленно окунаться во все это снова. Он знал это слишком хорошо. Карен совсем не из пустышек.
Она решила порвать с ним, порвала и не собиралась менять свое решение. Так что вопрос в том, действительно ли он хочет провести ближайшие несколько дней в спорах с той единственной, которая встретилась ему в жизни.
— Трус, — укоризненно сказала она.
Он перехватил ее взгляд и, не спуская с нее глаз, двинулся к ней.
Ладно, подумала Карен, пристально глядя в эти лучистые карие глаза, она готова признать, что погорячилась. Конечно. Какому мужчине понравится, если его назовут трусом? А морскому пехотинцу — тем более.
— Трус? — повторил Сэм, и тоном и лицом выражая изумление. — Ты называешь меня трусом? Ты? Ха! Уж кто бы говорил, а ты бы помалкивала!
— Ладно, ладно. Может, я не должна была называть тебя трусом…
— Может?
— Ну, хорошо, — согласилась она. — Я не должна была, но это не дает тебе права ругаться.
— Не я отказался от всего хорошего, Карен, что было между нами, — напомнил он. — Не я был слишком напуган ответственностью. Не я сказал «Все кончено» и даже не подумал объясниться.
