— Не надо, Мария. — Надя скривила губы. — Я знаю, о чем ты. Ты права.
— Конечно, права, — равнодушно согласилась Мария, откидывая тяжелые черные волосы. Они накрыли худенькую спину, такую плоскую, как казахская степь, и засверкали под лампой, словно ковыль под солнцем в этой степи.
— Ну вот и хорошо… — сказала Мария, в последний раз дернув струну. Та задрожала, и, не дожидаясь конца дребезжащего звука, Мария добавила: —…что уезжаешь.
— Мне страшно, Мария, — призналась Надя и скривила губы.
— Не то слово. Тебе тревожно. Так будет правильно. Страшно тебе уже было. — Мария пристально посмотрела в глаза Наде. — Больше не будет.
— Правда? — спросила Надя, испытывая странное доверие к словам подруги. Она знает все. Может то, чего не должна мочь. Иначе как бы стала Мария официально признанным акыном? Как могла бы участвовать в состязаниях акынов в Алма-Ате, получить второе место? Первое, Надя не сомневалась, мужчины ни за что не отдали бы женщине.
Мария не горевала из-за этого. Она сказала Наде:
— Мужчины чувствуют, как опасен для них мир женщины. Который они сами придумали для нее.
— Ты о чем?
— Что такое для них женщина? Это то, чем можно пользоваться. А если грубо сказать — что можно использовать. Они боятся впустить женщину в свой узкий круг. Думают, что тогда круг станет женским и они попадут в него, как в западню. И тогда сами станут теми, кого можно использовать. Понимаешь?
Надя призналась:
— Понимаю, но, кажется, не до конца.
— Ну ладно. Они боятся заразиться и стать чуть-чуть женщиной.
Надя закивала, не пытаясь глубже вникать в мысли Марии, хотя чувствовала, что подруга права. Вот ее бывший муж…
Надя вынырнула из воспоминаний, услышав теньканье трамвая за окном, и взбодрилась. Это был не просто звук большого города, а его символ. Когда Надя училась в Москве, то от этого звука всегда замирала, настораживалась, как кошка перед прыжком в темноте.
В селе, откуда она приехала учиться, звуки другие: шумно вздыхала корова в стойле, что под одной крышей с домом. Возились и хрюкали подросшие поросята в соседнем с коровой закутке. Лаял Рекс, которого на ночь отец пристегивал к длинной проволоке, и пес, кем-то потревоженный, гремел цепью, громко предупреждая: эта территория занята.
Другими были и запахи. Надя втянула воздух, ноздри затрепетали от сладких ароматов. Пахло печеными яблоками, ванилью, она различала терпкий дух корицы и томленой груши.
Так что же… Мария права? Нет, нет, поспешила Надя одернуть себя. В чем-то… может быть. Ну, например, она не ошиблась насчет зеленой ящерицы… Надя хмыкнула и в который раз посмотрела на дверь. Она уже собралась равнодушно отвернуться, уже подумала, не заказать ли себе чашку чая с капустным пирожком — вспомнить студенческие дни, но… В дверях стоял… он. В слаксах цвета хаки. В бежевой рубашке с расстегнутым воротом. Он быстро окинул взглядом полупустой зал и увидел ее.
— Здравствуй, Надя.
Она ответила ему в тон:
— Здравствуй.
— Я не опоздал, — поспешил заметить Саша.
— Нет, — ответила Надя. — Это я приехала раньше.
Саша Артемов сел напротив Нади. Возле столика тотчас возникла девушка с блокнотиком, протянула меню в коричневой папке.
— Итак, чтобы разговор наш пошел веселее…
— Я сегодня ничего не пью, сам знаешь, — перебила его Надя.
— Даже чай? — изумился он, его серые глаза замерли на ее губах, подкрашенных розовой помадой. «Ей пошла бы помада чуть ярче, — подумал он. — Но неважно, Кира ею займется…»
— Чай? — переспросила Надя.
— Чай. Даже не кофе…
— Кофе я уже пила, — сказала Надя.
— Отлично. — Саша открыл меню. — Та-ак… Чай. Зеленый, красный, черный, английский… Какой?
— Черный, — сказала Надя.
— А какое пирожное?
— Слоеное, как в прошлый раз, — не задумываясь ответила она. Она не решилась попросить слоеный капустный пирожок. Как-то уж слишком обыденно. Но тем не менее слово «слоеный» выскочило само собой. — А ты, конечно, будешь с розочками, — насмешливо заметила Надя.
Саша посмотрел ей в глаза и улыбнулся.
— Пожа-алуй, — протянул он, не отрывая взгляда. — Как ты уже заметила… я люблю все мягкое и нежное.
— Да, я обратила внимание, — улыбнулась она.
— Я помню, — хмыкнул он. — В самый первый день я сумел воспользоваться случаем. Но мог бы… еще лучше…
— Ты о мороженом?
— И о нем тоже.
В его интонации Надя услышала намек на что-то еще, но заставила себя пропустить мимо ушей, не доискиваться до сути. Она уже знала, куда способна завести игра с Александром Артемовым. Нет, не в тупик…
Надя почувствовала, как запылали щеки.
— Я так удивилась… — засмеялась она, стараясь скрыть охватившее ее волнение.
— Ты удивилась тогда, что я выбрал «розочку», а не «пирата»?
— Да. Я думала, что мужчины должны выбирать…
— Не розочку, — закончил он за нее. — Нет, Надя, ты не права. Скажи, твой сын, если бы у него был безграничный выбор, какое мороженое выбрал бы он?
— Ну, конечно, торт из мороженого.
— Гм, вот это по-мужски, — согласился Саша, закрывая меню.
Тут же возникла девушка и, нацелив карандаш на чистый лист в блокноте, приготовилась записывать под диктовку.
— Итак, — сказал Саша, когда официантка отошла, — пока нам с тобой пекут пирожные, обсудим предстоящие дела.
Надя смотрела на Сашино лицо, видела, как быстро двигаются его губы, потом замирают, разъезжаются в улыбке. Она кивала, догадываясь, где следует кивнуть. Но если бы он попросил ее повторить даже самую последнюю фразу, она бы, точно, не смогла.
Странное ощущение — то ли сон, то ли явь? Но происходит все так, как пела ей Мария!
Из маленького серого городка в Казахстане Надя Фомина приехала в подмосковное село Часцы, а из него — в самый центр Москвы… И все это в какие-то считанные месяцы — как в кино.
— Поняла, да? — переспросил он Надю. Та, повинуясь его интонации, кивнула, хотя не сказала бы точно, с чем именно она согласна.
— Отлично. — Саша положил руки на стол и сцепил пальцы. Он внимательно посмотрел на Надю, потом на девушку, которая принесла им чайник и две чашки.
— Сейчас будут пирожные, — проворковала та и отошла от столика.
Надя смотрела, как мужчина, сидящий напротив нее, наливает ей чай в абсолютно белую чашку из такого же белого чайника. Это что же, правда — то, что он обсуждает сейчас с ней?
Она сегодня будет участвовать в телевизионной передаче. Неважно, что это эфир кабельного телевидения.
Надя тихонько засмеялась.
— А… Саша, я все хотела спросить… Тебе не было страшно войти в вагон и заиграть на баяне, запеть?
