Юля не выдержала. Просто подскочила к Лине, и крепко прижала её к себе.
— Шшш, тише-тише, я с тобой, я рядом, — шептала она бессвязные фразы, призванные успокоить Лину.
Лина убрала руки со стула и мягко и нежно взяла подругу за лицо. Потом посмотрела ей прямо в глаза и тихо, но настойчиво проговорила:
— Если ты сейчас хочешь сказать мне, что его больше нет, лучше сразу заткнись и убирайся! Потому что это неправда! Потому что я отказываюсь в это верить!
Юля стояла, глядя в опустевшие глаза подруги, и не знала, что ей делать. Она не поверит, никогда не поверит в то, что чуть больше часа назад, Юра сообщил ей, что водолазы нашли тело Севы. И он тут же отправил её к Лине, а дочку отвёз к бабушке, чтобы она не была свидетелем страшных сцен.
Юля не знала, как сообщить об этом подруге, которая менее, чем неделю назад, светилась от счастья, выходя из ЗАГСа, где прошла скромная, но красивая церемония бракосочетания.
Как сказать ей сейчас, что её муж мёртв? КАК?
Но Лина и сама, похоже, поняла всё. Попыталась уцепиться за остатки здравого смысла и вынырнуть из кошмара, который обуял её, как только ей позвонил Юра и сказал, что Юля едет к ней. Она отняла руки от лица подруги и, вдруг одеревенев всем телом, присела за стол.
Повисло долгое молчание, потом Юля, не в силах больше переносить тишину, во время которой Лина сидела, омертвев, опустив плечи и уставившись в одну точку.
— Севу нашли, — только и смогла выговорить она и тут же поняла, что выбрала неверные слова.
Ей предстояло сообщить подруге о смерти её мужа, а она сказала, что его нашли.
Лина подскочила, устремив на Юлю радостно-ликующий взгляд, который показывал: «Ну, что я вам говорила?».
— Как он? С ним всё хорошо? Я могу его увидеть? — запричитала Лина, бегая по кухне. Потом взглянула на молчавшую Юлю, и увидев её полные слёз и боли глаза, снова безвольно опустилась на стул. Готовясь к тому, что должна была сказать ей подруга и мысленно молясь про себя не услышать того самого страшного, что обрывало её жизнь, разбивало мечты и надежды на мелкие кусочки.
— Водолазы нашли тело Севы чуть больше часа назад. Скорая увезла его.
Лина почувствовала, как из неё будто выпустили воздух, как придавила плечи гнетущее осознание того, что мужа больше нет. Теперь есть только тело. Только его тело. Такое любимое, родное…Её часть…
Её мёртвая часть, которой у неё больше не будет никогда. Она наполовину мертвец, и больше никогда не сможет жить полноценно. Никогда.
Лучше бы он ушёл к другой, лучше бы пришёл сам и сказал, что уходит навсегда и больше не любит её. Это было бы в миллион раз легче перенести. Лишь бы знать, что он живёт где-то на одной планете с ней, знать, что он счастлив. Только это одно дало бы ей силы жить и не чувствовать себя полутрупом, жалким подобием человека.
— Юра сказал, что тебе лучше не видеть тело. Он провёл в воде слишком много времени. На опознание поедет его мама.
Лина кивнула, стараясь снова войти в состояние ступора. Она имела на это право. Она не человек — она наполовину мертвец. Ей можно.
Какой смысл видеть то, во что превратился любимый? Если он теперь — лишь тело.
Пусть лучше он навечно останется в её памяти таким, каким она видела его два дня назад, когда он целовал её на озере. Сильным, красивым…живым…
Лина подошла к шкатулке, которая стояла на холодильнике и вытащила из неё подаренные на свадьбу деньги — всего около ста пятидесяти тысяч рублей. Постарались многочисленные родственники Лины, которые хоть и не были приглашены на скромное торжество, выразили свою любовь и радость тем, что Лине и Севе было нужно больше всего — деньгами.
Кто-то бы подумал, что потратить эти деньги на похороны Севе было бы кощунством, но Лина так не считала.
Это были и его деньги, и он имел право обрести на них последний удобный покой.
Лина усмехнулась про себя.
Удобный…
Какая разница, если теперь он всего лишь тело.
Для многих, но только не для Лины.
Юля с опаской следила за Линой. Та выглядела спокойной, даже отстранённой, она подошла к холодильнику и вытащила из шкатулки, стоящей сверху, деньги.
Потом подошла к Юле и положила их перед ней на стол.
— Ты сможешь заказать все необходимое для похорон? Надеюсь, тут хватит. У меня на это просто не хватит мужества.
Юля кивнула, не понимая состояния подруги. Она ожидала чего угодно — рыданий, истерики, криков…слёз…
Но то состояние, в которое впала Лина, внушало сильнейшее беспокойство. Она вела себя как зомби, который действует, повинуясь чьим-то приказам, а не своим чувствам и желаниям. И это было поистине страшно.
— Евонька, — тихонько окликнула она подругу и та уставилась на неё бездумным взглядом. Совершенно пустым.
Юля прикрыла рот ладонью, пытаясь сдержать крик.
Её жизнерадостная, видящая в каждой мелочи неземное счастье подруга, стала куклой с пустыми глазами. И Юля ничего не могла сделать.
— Мне очень жаль, девонька. Мне так жаль! — воскликнула она, не зная, что ещё сказать.
— Угу, — нечленораздельно промычала Лина и повернулась, поправляя идеально стоящие бокалы на полочке.
— Надо будет переклеить обои здесь, — абсолютно спокойно произнесла Лина, — Да и мебель обновить бы не помешало.
Она повернулась к Юле и глаза её зажглись лихорадочным блеском.
— Мы тут видели такой набор классный. Как думаешь, красный будет не очень кричащим?
Юля только помотала головой, стараясь сдержать рыдания.
— Вот и отлично. Решено! — воскликнула Лина, находясь в каком-то безумном возбуждении. А потом добавила тихим голосом, — Севе бы понравилось.
Следующие дни Лина помнила плохо. Юля всё время находилась рядом, пытаясь взбодрить подругу. А на самом деле просто опасалась за состояние Лины.
Похороны проходили вечером следующего дня, когда Лине стало известно о гибели мужа.
Всеволода хоронили в закрытом гробу, и Лина даже была рада этому, потому что хотела запомнить Севу таким, каким он был последние дни перед гибелью.
Присутствуя на похоронах, Лина отмечала про себя какие-то детали: какого цвета был гроб, какого — цветы на нём. А вот бетонная плита с надписью: Прокопенко Всеволод Витальевич 1977–2007.
Её мозг «включил» так называемую фотографическую память, отмечая различные детали, такие, как надписи на лентах или количество венков.
Потом она вытащит эти сведения из памяти и переосмыслит их. Потом.
Когда не будет так больно, и грудь не будут сдавливать тиски отчаяния.
