это трынди кому-нибудь не просвещенному, а я двоих детей вырастил. Липовая карта у тебя. Неси нормальную справку.
— Да он тебе любую справку принесет, Алексеевич. Мажор-с… Толку-то?
— Вот поэтому пусть идёт картошку чистит и с ребенком нянчится. Альтернативная служба у него. Корниенко, кру-у-угом! Шагом марш отсюда!
Выхожу.
— Прикинь, отцу его звонил, так и так, мол, сердечко у вашего сына… — притормаживаю, подслушивая.
— А он говорит, у нас и диабет уже был, и язва, и эпилепсия. Не обращай говорит внимания, капитан. Симулирует, подлец.
Это, да. Несколько попыток подделать диагноз для отвода от службы было. Веры мне ни-ка-кой.
Ухожу…
Сегодня тридцатое. Последний день мы здесь. И я даже не в залёте. И есть шанс, что выйду через пару часов на свободу вместе со всеми. Пора разыграть мои карты. А идей до сих пор ноль.
Открываю нашу переписку. Психую, пересматривая этот ёбанный ролик. Сжимая челюсти печатаю…
Дэн: Добрый вечер, Полина-сан. Соскучилась? Я — очень. Я хочу от тебя следующие сутки. В свое полное распоряжение.
Полина: Я встречаю новый год с родителями, Денис.
Вот чуть-чуть сейчас подломись под неё и не будет мне никакого джокера. Вырвет из рук! Отобьет им щеки. И исчезнет в тумане. Поэтому я не подламываюсь.
Дэн: Это твои проблемы. Я хочу следующие сутки.
Полина: Ладно…
Мне кажется, мы просто расхерачим друг друга при встрече. Но плевать. Пусть так. Это лучше, чем ничего.
Смотрю на себя в зеркало заднего вида. Прикасаюсь к шраму на скуле. Выбритая полосами бровь отросла и дырок от пирсинга там больше не видно. И даже ни одной ссадины и синяка на лице. Прогрессирую…
Итак.
Внутри меня зреет что-то будоражащее. Но я не могу поймать за хвост это ощущение. И понять его. Это сродни накала, который потом выливался всегда в какие-то версии самоубиваний…
Достаю сигарету.
Щелкаю зажигалкой.
Смотрю на пламя, сглатывая слюну от предвкушения порции никотина.
У меня очень много этой энергии. Очень! Я город могу ей освещать, когда она зашкаливает.
Но сегодня… Сегодня я хочу ее пустить на совершенно другое.
Гашу зажигалку так и не прикурив. Выкидываю в окно сигарету. Интуитивный порыв. Просто так надо и всё!
Ну где ты, Малышкина?
Ты говорила, что я могу прийти к тебе и получить пиздюлей безопасно для здоровья. Вот, «я иду…».
На заднем сиденье у меня куча пакетов. Отец хуеет наверно там не столько от суммы, которую я слил, сколько от места, где я сделал это.
Ты ожидаешь от меня очередного треша, родной? Правильно…
Ты думаешь уже ко всему готов? Но я тебя все равно удивлю. Этот будет точно неожиданный. Вся фишка в том, что на этот раз я устраиваю его не для тебя, а для себя.
Ну где ты там, Малышкина?
Барин угнетать приехал…
Стою, припаркованный метрах в ста от их дома. Смотрю на дорожку к подъезду.
На детской площадке стоят двое чуваков с собакой. Курят. Исчадия на них нет с лопатой.
Дверь подъезда открывается. Ну наконец-то!
В рафинированно-спортивном прикиде. Кто бы сомневался! Это же мы только с Ибрагимом принцессой наряжаемся, да?
Но я все предусмотрел, Малышкина. Оба сегодня будем страдать.
Не дойдя до меня метров тридцать Малышкина неожиданно останавливается у детской площадки. Что-то там говорит пацанам.
Делаю музыку тише. По ощущениям начинается рамс. Ловлю краем глаза, как хозяин собаки лупит ей кожаным ремнем по морде. Дергаюсь, словив это ощущение словно на себе. Ненавижу, блять, когда животных пиздят. Даже таких, которые сами кого хочешь отпиздят. И собачка там не детская…
Полина подходит к ним ближе.
Не, малышка, ты конечно, чемпион, базара нет, но с бойцовской собакой, это точно не вариант.
Вылетаю из тачки.
— Полин!
Бросает на меня короткий взгляд.
Быстро иду к ним, пытаясь поймать суть разговора.
— Собаку отдал! — исподлобья смотрит Полина на того, что держит поводок.
— Слышь, пошла отсюда.
Ногой отодвигает унылую собачью морду за себя.
— Что происходит? — встаю рядом с ней.
Ловлю ее мандраж.
— Это твоя собака? — разворачиваю лицом к себе.
— Нет, это его собака. Но сейчас будет моя.
— Это рэкет, Малышкина, — шепчу ей.
— Это грин-пис-рэкет, — уточняет она.
Губы на мгновение уязвимо вздрагивают.
— Урод об неё окурок затушил.
Меня прошивает насквозь от этой ее уязвимости в моменте. Малышкина сердечная девочка… Дергая плечом, освобождается из моих рук и делает шаг к парню.
— Ясно! — дёргаю ее за рукав обратно. — Дай-ка я. Чувак, сколько стоит твоя собака?
Достаю портмоне.
— Не продаётся моя собака.
Вот не хотел сегодня курить, но надо. Прикуриваю сигарету.
— Двадцать.
— Иди нахрен, а?
Затягиваюсь глубоко-глубоко. До головокружения… Глаза закатываются от кайфа.
— Тридцать.
— Нет! — неуверенно.
— Тридцать пять, — достаю весь нал из кошелька. — Больше нет. Берешь, нет?
— Ну ладно… А нахрена? Она же старая.
Включаю камеру на телефоне, показываю бабки.
— Сделка купли-продажи пса… Как его?
— Буч.
— Буч. Тридцать пять штук.
Отдаю ему бабки. Забираю поводок. Передаю Малышкиной.
— Я бы сама справилась, — фырчит на меня Полина тихо.
Притягивает пса к себе.
— Ну, давай, — тяну руку пацану.
Он автоматически пожимает. Сжимаю со всей силы, глядя ему в глаза и раскуривая огонек пожарче, втыкаю ему в кисть.
С воплем дёргается! Держу…
— Ну чего визжишь? Буч даже не орал. Я думал не больно…
— Урод! — вырвавшись отлетает от меня.
Второй в шоке открыв рот смотрит на меня. Делает шаг в мою сторону.
Полина предупреждающе тормозит его толчком кроссовка в грудь, демонстрируя растяжку и решительность.
— Да не тормози его. Пусть подходит. Иди-иди сюда…
Но он чего-то передумал.
Пацаны переглядываются.
— Собаку отдал, урод! Я в ментовку напишу заяву!
— Неа. Я ее купил. И даже запись есть. И вот милая девочка — свидетель передачи бабла, — киваю на Малышкину.
Собака нервно и испуганно мечется.
— Пойдем, — киваю Полине на машину.
Чего мы будем с ней делать понятия не имею!
Открываю им дверь.
Уговорами усадив собаку в ноги. Полина садится сама и неожиданно закрывает ладонями глаза. Ее всю передергивает. Дыхание срывается.
Я ничего не говорю. Сам того же мнения…
Пёс едва слышно поскуливает.
— Буч… Буч… — глажу между ушами. — Не очкуй, дружище. Мы нормальные.
А взгляд у него осмысленный умный.
— Ну не прям, конечно, чтобы нормальные… — задумчиво добавляю я. — Ёбнутые, если уж быть честными. Но добрые… Плетью только меня пиздим. За здравие, так сказать.
На лбу у него — в шерсти седина. И правда пенсионер.
— Есть идеи — куда его?
— Нет. У отца
