Она постучала в дверь. Эта дверь, еле держащаяся на одной петле в последний раз, когда она была здесь, теперь сидела крепко.
Открыл ей Корби. Освещенный светом сзади, он выглядел более высоким и более тонким, чем когда-либо, бросая длинную темную тень. Эмма словно глядела сквозь него:
– Привет.
Он отступил в сторону.
Первый этаж стал кухней. Место, где он, очевидно, работал над своими коммерческими заказами. Виднелась закрытая дверь какой-то комнаты.
– Ванная, – сказал Корби.
Изменения были не очень радикальны. Однако бывшие руины превратились в довольно роскошный дом. Кое-что осталось: центральный столб стоял, где должно, и железная лестница, изгибаясь, ползла по стене. Хотя теперь лестница была снабжена перилами и достигала верхнего этажа.
– Там был участок весьма опасный. – Эмма помнила его с детства. Площадка наверху, где был пролом. Верхний этаж был совсем без ограждения, но Эмма ребенком часами играла там. – Это похоже на подъем в гору на подъемнике – обман. Там хочется прыгнуть через бездну, – сказала Эмма.
– Идите вперед и прыгайте, – сказал он. – Закройте глаза и включите ваше воображение.
– Я могу только попробовать это. – Она засмеялась.
– Кит сказал мне, что вы обычно оставляли его здесь, напуганного до смерти.
– Он? Я?
Она помнила, что Кит тащился за ней, пока железная лестница не начинала дрожать, а затем он угрожал ей чем-нибудь вроде сломанной шеи или что позовет отца. Но она никогда не боялась отца.
Хотя она была на двенадцать месяцев старше, она всегда была меньше и легче, чем Кит. Он вполне мог бы сломать лестницу. Эмма же достигла вершины, едва колебля конструкцию, и от вершины надо было сделать только небольшой скачок.
Она всегда поднималась на ту лестницу и совершала прыжок, когда хотела быть одна. Никто не смел следовать за нею, ни один из их друзей. Когда она подросла, ей приходилось где-нибудь прятаться – лестница перестала быть убежищем.
Эмма стояла у основания лестницы, смотрела вокруг. Кухня была хорошо оборудована. Стены были окрашены белым, серый плиточный пол чист, ковриками служили циновки и овечьи шкуры.
Одно из окон смотрело в другую сторону от дома, на рощу, чего прежде Эмма не замечала. Его увеличили раза в три, и теперь стало больше дневного света. Под окном стоял огромный старый, с белой столешницей, стол, рядом – краски, доска для рисования и кисти.
К доске был прикреплен кнопками рисунок – портрет девушки. Белокурая, с детским личиком, синие глаза и розовый рот округлились. Поймано самое начало испуга. В следующую секунду рот, должно быть, искривился в крике, а причиной беспокойства был, очевидно, человек, стоящий к зрителю спиной, а лицом к девушке. Выполнено было больше чем со знанием дела, очень драматично.
– Любимая девушка? – спросила Эмма.
– Обложка, – ответил Корби, – для библиотеки сказок в картинках «Ужас пришел улыбаясь». Таких эскизов у меня сто двадцать одна штука. Хотите что-нибудь выпить?
– Спасибо, не после шампанского.
– Шампанское было давно.
Она все-таки не хотела спиртного. Она сказала:
– Давайте не будем отвлекаться.
– С осмотром?
– Пожалуйста… – Как много прошло времени с тех пор, как она поднималась на эту лестницу? – Показывайте. Вы проводите экскурсию.
Корби пошел вперед. Он достиг платформы и ступил на половицы верхнего этажа.
– Вы прыгнете здесь?
Она засмеялась. «Лестница больше не качается. Это теперь безопасно. Даже если я закрою глаза, я не поверю в провал».
Но она закрыла глаза, все еще смеясь, и открыла их очень быстро, вздохнув. В доле секунды от прыжка она поняла, что он мог поймать ее в темноте на руки. Корби Кемпсон слишком далеко заходит в перемирии.
Так как она открыла глаза, он не сделал ничего, чтобы поймать ее. Он стоял в паре шагов от нее, а ей не терпелось увидеть новшества на втором этаже.
Это была еще одна комната без перегородок. Здесь находилось зубчатое колесо. Оно не работало, конечно. Не было связано с основным столбом, иначе бы оно вращало жернова, которые были все еще здесь. Она была рада видеть их.
Здесь была студия, место его обитания и место для работы. Стоял диван, на котором он спал, некоторая мебель. Обилие пространства, обилие света; и картины. Холсты, стоящие у стены, холст на мольберте.
Эмма посмотрела на холст на мольберте, и картина вмиг завладела ею. Она медленно подошла к ней. Пейзаж? Насыщенный водоворот цветов: зеленый, черный, синий, фиолетовый, подобно оцепеневшему ядру шторма. Она подошла ближе, и остановилась, и вдруг осознала, что дышит тихо, как осторожное животное, ощущающее опасность. Она повернула голову, все еще стоя перед мольбертом, чтобы посмотреть на один из холстов у стены. Цвета были более яркие, и имелись лица. Недостаточно отчетливые для портретов, только намеки, наброски черт. Уродливо, решила она и, нахмурясь, попробовала проанализировать эффект, который эта картина произвела на нее.
– Мой отец сказал, что ваши работы тревожат, – наконец сказала Эмма.
– Это тревожит вас? – Он говорил у нее из-за спины, и голос звучал удивленно.
Она развернулась, встала перед ним и ответила резко:
– Вот вы какой. Я совсем не уверена в перемирии. Мне не нравится, что вы знаете обо мне больше, чем я о вас. Ваши знания основываются на местных сплетнях, не так ли?
– Да, – сказал он и вдруг добавил: – Вы все еще влюблены в Марка Хардича?
К ней возвратилось все ее неприятие его, она так сжала губы, что не могла произнести ни слова, и он быстро сказал:
– Жаль.
«И надо было тебе, – подумала она. – Друзья, знавшие меня всю жизнь, не спрашивали меня об этом. Никто не спрашивал меня».
– Зная так много от вашего отца и Кита, я уже стал походить на члена вашего семейства.
Его раскаяние выглядело фальшиво, и она возразила:
– Не моего семейства. Одного брата достаточно для меня.
– Кит рассказал мне, что вы защищали его в драках.
– Кит рассказал вам слишком много. – И она повернулась спиной к картинам и двинулась к дивану из черной кожи, что стоял у стены. Перед ним был низкий стол. Стояли вращающееся кресло и табурет, оба из черной кожи.
Забравшись на диван, она могла смотреть через окно, и она посмотрела на огни «Хардич-Хаус», а Корби сказал:
– Кит крепкий парень. Я думал, что все наоборот, ему следовало защищать вас.
– Он защищал, – заверила она. – Но у меня лучше получалось. Кит имел обыкновение бороться справедливо. Я же обычно била ниже пояса. – Она откинулась на спинку дивана.
Корби разместился в кресле, между ними был маленький низкий стол. Он сказал:
– Если бы я был вашим братом, все считали бы, что я горе семейства.
