А тут еще Нина Питерсон добавила проникновенно:
– Поймите, мы ведь даже города не знаем. Нам неизвестно, где здесь гостиницы, да и вообще… В обычных обстоятельствах любой таксист отвез бы нас к какому-нибудь отелю, но сейчас Пенсакола будто вымерла. Мы едва нашли человека, согласившегося доставить нас сюда из аэропорта. – Выдержав небольшую паузу, она произнесла, глядя Люччи прямо в глаза: – Посудите сами, не ждать же нам мистера Кауфмана во дворе!
– Хорошо, – вздохнула та. – Прошу.
Едва переступив порог гостиной, Рон Ковальски спросил, где можно вымыть руки, а затем они вместе с Ниной уговорили Люччи согласиться на короткое обследование. В конце концов, ей пришлось принять какие-то капли и таблетку.
Потом они некоторое время сидели молча: Люччи на диване, Рон и Нина по бокам журнального столика, в широких удобных креслах. Царящую в доме тишину нарушало лишь негромкое мерное цоканье маятника в высоких напольных часах. Позже, когда те пробили одиннадцать, Нина задала какой-то малозначительный вопрос о доме, и вскоре Люччи с удивлением обнаружила, что рассказывает историю своей семьи, начиная от первого в их роду переселенца из Италии Джузеппе Пьяччи, который затем перевез в Америку жену Марию и первенца Тинто.
Она понимала, что Нина завела этот разговор неспроста, что это профессиональный психологический прием, призванный отвлечь ее от мыслей об Элси, но все равно продолжала длинное повествование, потому что так в самом деле было легче. Впрочем, не исключено, что на нее просто подействовали принятые лекарства.
Время от времени Рон поднимался с кресла, подходил к Люччи, чтобы проверить пульс, состояние зрачков и что-то еще, чего она не понимала. Ей лишь было ясно, что он изнывает от бездействия и невозможности как-то помочь делу, сдвинуть ситуацию с мертвой точки.
Когда Рон возвращался на место, Нина задавала новый вопрос – и все начиналось сначала. Люччи возобновляла рассказ, маятник часов продолжал отсчитывать минуты, а стрелки двигались по кругу с таким невозмутимым спокойствием, будто всем своим видом желая сказать: ничего-ничего, все проходит, пройдет и это.
И все, включая Люччи, ждали прибытия того, кто должен был как-то повлиять на ход событий.
Но как они ни прислушивались к доносящимся снаружи звукам, все-таки шуршание шин по проходящей мимо дома дороге застало их врасплох. Это был первый изданный автомобилем звук за последние полтора часа.
Рон и Нина переглянулись. Люччи же повернула голову к выходящему во двор окну и застыла.
Хлопнула дверца, по дорожке зазвучали шаги. Как ни странно – а может, это было вполне естественно, – Люччи узнала стремительную походку Арни. Четырех лет оказалось недостаточно, чтобы забыть ее.
Но даже сейчас она не сдвинулась с места. Не поднялась с дивана, не прошла в прихожую, не отворила входную дверь. Вместо нее это сделал доктор Рон Ковальски.
Возможно, у него были на то свои причины, потому что в холле произошел короткий разговор. По-видимому, Ковальски отчитывался перед Арни о проделанной работе и о состоянии Люччи. Сама она отнеслась к этому с изрядной долей безразличия, которое наверняка имело искусственное происхождение и было вызвано принятыми седативными препаратами.
– Вот видите, все идет по плану, – негромко заметила Нина. – А сейчас, когда прибыл мистер Кауфман, вам больше ни о чем не придется беспокоиться.
Люччи взглянула на нее и бесстрастно произнесла:
– Благодарю. Кажется, вам действительно удалось успокоить меня, хотя бы немного.
Нина кивнула, поднимаясь с кресла.
– Похоже, мне пора.
Не успела она сказать это, как дверь распахнулась и порог гостиной перешагнул Арни. Он молча взглянул на Нину, которая тут же поспешно произнесла:
– Я оставляю вас.
Арни нетерпеливо кивнул. Затем, не обращая больше внимания на направившуюся к выходу Нину, двинулся к Люччи.
Та невольно залюбовалась им – даже сейчас, в такой напряженной обстановке, пребывая во взвинченном состоянии, острота которого правда была искусственно понижена, но все-таки…
Стоило ей увидеть Арни, как на нее нахлынули прежние, хорошо знакомые чувства, среди которых далеко не последнее место занимало обожание. Люччи просто ничего не могла с собой поделать, это было сильнее ее.
Арни был, как всегда, подтянут и элегантен – впрочем, легко выглядеть так замечательно в костюме, за который выложено едва ли не целое состояние.
Он приблизился к Люччи, окинул ее быстрым пристальным взглядом, и его глаза вспыхнули. В них возникло выражение, как у приготовившегося к прыжку на жертву хищника. Казалось, еще мгновение – и Арни набросится на Люччи, сгребет в ее охапку… и что дальше? Задушит в объятиях или нежно расцелует?
Наверное, он сам не знал ответа на этот вопрос. Не исключено, что его раздирали оба этих желания.
– Люччи… – слетело с его губ. Потом последовала продолжительная пауза, во время которой взгляд Арни продолжил медленное путешествие. – Ты ни капельки не изменилась.
Наверное, она должна была бы порадоваться подобному замечанию – или комплименту, если угодно, – но ей было безразлично. И на этот раз дело заключалось вовсе не в принятых седативах. Просто от пережитых волнений ее душа словно превратилась в выжженное пространство, утратив при этом способность реагировать на эмоции, которые принято считать положительными.
Тем не менее Люччи отметила про себя, что в самом Арни тоже не наблюдается особых перемен, если не считать того, что он как будто стал еще привлекательнее и увереннее в себе. Минувшие годы оказались слишком небольшим сроком, чтобы с Арни произошли какие-то перемены. И уж разумеется в его душе так и не возникло склонности к милосердию, способности прощать и тому подобным вещам.
Иными словами, Арни остался самим собой – жестким волевым человеком, бизнесменом до мозга костей.
И меня он по-прежнему презирает, с горечью констатировала Люччи. В этом смысле четыре года прошли впустую.
Действительно, они сейчас находились рядом, в одной комнате, но между ними все еще стояло нечто страшное и несуразное, возникшее невесть откуда – о, Люччи прекрасно были известны истоки этой напасти! – и не позволявшее восстановить былое взаимопонимание.
Пока она размышляла, Арни протянул руку и провел кончиками пальцев по ее щеке.
– Вижу, ты совсем измучилась.
Эта фраза вовсе не была проявлением сочувствия, просто Арни констатировал факт. Люччи ничего не ответила. Что тут скажешь? Ее состояние вполне очевидно. Как может чувствовать себя мать, ребенок которой исчез и о нем нет никаких известий?
– Я приехал за тобой, – вдруг произнес Арни.
