Разрыв был неожиданно бурным, настолько бурным, что об этом Шейла запретила себе вспоминать. Она помнила только одно — она сама себе удивлялась, что буйство Боба, случись оно до смерти сына, потрясло бы ее. Но после ухода мальчика она осталась почти равнодушна ко всем словам, которые Боб в ярости выкрикивал, к звону битой посуды. И даже к угрозам, на которые он оказался неожиданно щедрым.
— Почему ты удивляешься? — Норма Родд выспрашивала каждую деталь из того, что случилось с Шейлой. — В твоей жизни произошло самое страшное — смерть твоего ребенка. Женщину ничто не может испугать сильнее. Поэтому тебе не страшна была эта сцена.
— Но он мне… угрожал…
Норма усмехнулась.
— Ты, я думаю, ему ответила? Не молчала?
— Разумеется, — отозвалась Шейла. — Я сказала, что найму хакеров, которые его разорят. И тогда он не поедет ни в какой Миннеаполис.
— Компьютерных взломщиков? — Норма испытующе посмотрела на Шейлу. — Ты на самом деле их знаешь?
— Да. Они могут разорить его Интернет-магазины.
— Ты пошла бы на это?
— Норма, мне страшно, но я поймала себя на мысли, что я обвиняю его в гибели Эдвина. А если так, я готова на все.
— Гм… — произнесла Норма. — Что ж, насколько я понимаю, ты давно созрела для развода с Бобом.
— Наверное, уже в момент брака. — Шейла усмехнулась.
— Тебе нужен был только повод для этого шага. Ты его нашла. В данном случае такой перенос вины на Боба для тебя даже полезен. Ты сваливаешь ее на человека, который тебе больше не нужен. И освобождаешься сама.
— Он мне отвратителен. — Шейла поморщилась, как под дверью кабинета стоматолога.
— Понимаю, — тихо сказала Норма.
— Он испугался моей угрозы насчет хакеров.
— Он слишком хорошо знает, как ловко и успешно работают хакеры. Если они могут взломать компьютеры Пентагона, то… Кстати, у тебя на самом деле есть такие знакомые? — поинтересовалась Норма.
Шейла внезапно улыбнулась.
— Нет. Откуда?
— Но почему он поверил?
— Потому что Интернет-магазины — это самое дорогое, что у него есть в жизни.
— Понимаю. Что было потом?
— Потом я выбросила его из головы. Развод был простым, ни у кого ни к кому не было никаких претензий. — Она пожала плечами. — Брачный контракт прописан четко и ясно.
— Он уехал в Миннеаполис?
— Я думаю.
— А дом?
— Он до сих пор на продаже.
— Понятно. — Это слово Норма произнесла так, словно поставила жирную-прежирную точку в конце беседы.
Глава пятая
Мечты о Соколе Эдвине
Проводя неделю за неделей рядом с Нормой, анализируя себя, свои поступки и свою жизнь, Шейла Ньюбери внезапно поняла, что все эти годы жила так, словно не участвовала в собственной жизни. Как будто кто-то поставил ее на рельсы, как вагон поезда, и она катила в заданном кем-то направлении. Вместе с такими же вагонами, из которых стоял поезд.
Что это был за поезд? Поезд всеобщей жизни? Тогда кто загрузил ее собственный вагон? И чем?
То, что он не был пуст, это ясно. Как ясно и то, что не она сама его загружала. Она вышла замуж за своего первого мужчину, потому что ей, как всем ее подругам, этого очень хотелось. Во второй раз она вышла замуж, потому что ей понравился дом мужчины. Ведь это так?
Шейла усмехнулась собственной безжалостной формулировке. Но зачем сейчас играть с собой в прятки, когда ее вагон отцепили от длинного поезда, ее выгрузили из него, а вещи придется вынимать из него самой. Теперь никуда не денешься — рассмотришь, что накопила, что везла.
Но, предупредила себя Шейла, когда снова придется грузить свой вагон, я сделаю это сама, причем совершенно осмысленно. Я возьму с собой только то, что мне нужно самой.
Прежде всего в свою будущую жизнь я возьму ранчо близ городка Фортуна.
Кстати, как же раньше-то она не обратила внимания на многозначительное название — Фортуна? Ранчо близ Фортуны — это Судьба! Ее Судьба.
Теперь она не отмахнется от него, не промахнется. Там она будет по-настоящему дома. Бывает, человек всю жизнь ищет свой дом, но, случается, он так его и не находит, он все время живет, как в гостях. Шейла поняла почему — человек слишком жалеет время не только спросить себя: то ли я делаю? того ли хочу? — но главное, он жалеет время ответить себе.
Шейла приехала на ранчо, когда оно было залито полуденным летним солнцем, и почувствовала, как губы сами собой разъезжаются в улыбке. Она поняла — вот то самое место, где ей хотелось бы жить долго-долго и здесь же умереть.
Это ранчо любил Эдвин. Если бы он жил среди таких просторов, подумала Шейла, он наверняка бы не утонул. Почему он стремился в чужие края? Да только потому, что ему не хватало широты и простора в городе. Он был похож на сокола, которому нужен простор. Она знала, почему он прыгнул со скалы в воду в Колорадо. Потому что почувствовал себя соколом…
Шейла удивлялась, как спокойно она размышляет об Эдвине. А еще совсем недавно у нее огнем горело сердце, едва она вспоминала о погибшем сыне.
Итак, думала Шейла, выходя возле ворот ранчо из синего «форда», я куплю пару птиц, прочту все книги о разведении соколов, найду через Интернет коллег-соколятников, стану членом калифорнийского клуба любителей ловчих птиц. Я вступлю в него под именем Эдвина Ньюбери.
Шейла подошла по заросшей травой тропинке к окну старого дома и заглянула в него. Окно давно не мытое, на стекле остались дорожки от съезжавших по пыльному стеклу капель дождя. Придется заняться и окнами тоже, заметила себе Шейла. Как, впрочем, и всем остальным.
Она открыла дверь, петли жалобно застонали, взывая к вниманию Шейлы.
А их — смазать, сказала она себе, пытаясь сообразить, есть ли хоть что-то, хотя бы отдаленно подходящее для этого дела в багажнике ее синего «форда». Она мысленно обшарила содержимое багажника. Ничего. Потом вспомнила, что на веранде, в старом шкафчике, наверняка до сих пор стоит бутылочка с укропным маслом.
Шейла поморщилась, вспомнив резкий укропный запах, которым едва не отравилась в юности. Однажды она с друзьями приехали сюда на пикник, еще студентами, и пытались смазать кассетный магнитофон этим маслом. А потом ее подруга, с которой они спали в одной комнате, намазалась на ночь этим маслом, уверяя, что нет на свете ничего лучше для ее кожи, чем укропное масло. С тех пор запах этого масла, смешанный с запахом сигарет и алкоголя, вызывал у Шейлы самую настоящую физическую слабость и тошноту.
Но если нет ничего иного из того, что было тогда, кроме масла, — ни друзей, ни запаха сигарет, ни алкоголя… Впрочем, алкоголь есть, у нее в багажнике лежит бутылка виски «Лонг Джон». Но Шейла не собиралась к нему прикасаться. Сейчас ей нужно не опьянеть, а протрезветь от всего, что с ней было…
