извивалась от непомерного желания на кровати, чувствуя, как намокают трусики, как набухают и сладко ноют соски, как подступают неминуемые уже конвульсии страсти.
Она переживала, кляла себя за то, что не умеет гасить нахлынувшие эмоции, но почти готова была улечься под Витькино одеяло.
Несколько чувствительных, взрывающих сознание и тело мгновений, и наступила бурная разрядка. Кажется, она стонала. Или показалось? А ведь это лишь начало, один из первых совместно прожитых дней.
“Нужно купить что-нибудь успокаивающее, реже бывать дома. Или уходить совсем”.
Вечер заставил нервничать ещё сильнее. Оба тщетно пытались читать конспекты и учебники, но видели перед собой лишь расплывающиеся пятна.
Разговаривали мало. Оля придиралась к Витьке, использовала в репликах едкий сарказм.
Не сговариваясь, рано выключили свет, улеглись за ширмы. Каждый думал о своём, однако фантазии, эмоции и не до конца осознанные желания совпадали в главном: взаимный интерес неудержимо нарастал.
Витька не спал. Было отчётливо слышно, как парень ворочается, шурша одеялом, и вздыхает.
Его видения были менее реалистичны, поскольку всё, что находится у девочек под одеждой, для него являлось загадкой. У Витьки не было сестры, он никогда не влюблялся, почти ничего не читал про любовь.
Взрослая физиология юноши ещё не была разбужена. Он не испытывал серьёзного физического страдания, непреодолимого желания интимной близости. Всё же эмоционально Витька был серьёзно возбуждён, потревожен неведомыми прежде переживаниями.
Близость Оленьки представлялась юноше манящей, окрыляющей, невыносимо приятной, размыто-туманной реальностью.
Его сердечко трепетало в груди, томилось от неведомых желаний, смысла которых он не способен был постичь и осмыслить. Ясно было одно — причина всех этих переживаний находится в паре метров за тоненькой матерчатой перегородкой.
Витька слышал её прерывистое дыхание, скрип кроватных пружин, неясные, но волнующие звуки, словно девочка стонет во сне.
— Наверно чего-то приснилось. Душно. Может, открыть форточку?
Около месяца ребята ходили полусонные, однако попыток выяснить отношения, признаться в том, что испытывают странно волнующие чувства, сблизиться, не предпринимали, принимая происходящее за искажённое восприятия новых условий жизни.
Витька старательно отводил взгляд, нервничал по пустякам, Оля огрызалась, но завтрак и обед готовила, прибиралась.
Как и договаривались вначале, оба устроились работать. Оля трудилась два-три часа в день, Виктор брал полноценные смены, в основном по ночам. Приходил с работы измотанный, уставший, иногда засыпал с открытым учебником, на лекциях клевал носом.
На Олю юноша смотрел лишь украдкой, старался не тревожить, не раздражать, переживал, когда она начинала нервничать. Считал, что именно он виноват в её возбуждённом состоянии.
Девушка неизменно готовила ужины и завтраки, с удовольствием наблюдала, как он торопливо закидывает в рот любую стряпню. Ей нравилась Витькина забота, его удивительная щедрость, желание выполнять маленькие женские прихоти.
— А парень-то Витька ничего, хороший. Можно такого полюбить, даже нужно.
К неудобствам совместного проживания потихоньку привыкли, хотя нет-нет, да снова случался некий казус, вызывающий волну непредсказуемого возбуждения.
Вчера, например, Витя внезапно зашёл на Олину территорию, что-то по учёбе спросить, а та нижнее бельё переодеть готовилась, сидела на стуле нагишом, лицом к нему, широко раздвинув ноги.
Его лицо в то мгновение нужно было видеть.
Витька отвернулся, принялся сбивчиво извиняться, говорил, что без предупреждения больше ни ногой, у Оли случилась истерика.
Она опять всю ночь не спала, увлечённо следуя за видениями, где Витьке было позволено всё. Откровенно-бесстыдные ласки не прекращались ни на минуту, дарили блаженство, но его было утомительно много. Хотелось остановиться, поспать.
Принять снотворное Оля не решилась, скоро вставать, идти на лекции. Успокоиться иначе не получалось. Девушка чувствовала нервное напряжение и лихорадочно соображала, что в такой ситуации можно предпринять.
Витька тоже неприкаянно маялся, понимая, что просто жить вместе, не выходит.
У него ещё доставало выдержки, не выходить за рамки дружеских отношений. Другой на его месте не задумываясь о приличиях, деликатности и морали настоял бы на близости или взял подругу силой, а Витька всё ещё пытался играть по правилам, в которых невинность имела неприкосновенный статус.
Оля мечтала, что в Витьке проснётся, наконец, мужчина, ждала его настойчивых действий, надеялась на наркотическое влияние тестостерона, но стоило ему приблизиться, как у неё начиналась паника.
Девушка никак не могла определиться, чего хочет на самом деле. Её тяготило раздвоение личности, лихорадочная перемена настроений и избыток желаний, которые утомляли до дрожи в мышцах, тошноты, и спазмов в животе.
Оля пыталась принять взвешенное решение. Бесплодный эксперимент, не имеющий видимой цели и логического продолжения, надоел, утомил. Испытывать силу воли, способность месяцами жить в непрекращающемся ни на минуту возбуждении. было бессмысленно. Было бы для чего.
Девушка непрерывно беседовала сама с собой, иногда забывалась. Выражала мысли вслух. Нужно было решаться на конкретный исход: или-или.
В тот день Витя пришёл с работы около одиннадцати часов. Горячий ужин на столе был заботливо накрыт двумя одеялами, чтобы не остыл. Запах чего-то вкусного завис в замкнутом пространстве комнаты.
Оля подождала, пока юноша разденется. Она отчетливо слышала каждое его движение. Вот он снял ботинки, повесил куртку, надел тапочки…
— Витя, подойди, пожалуйста. Я заболела. Можешь поставить мне горчичники?
— Сейчас, Оленька, только руки вымою. Они у меня совсем холодные.
Через несколько минут он подошёл к ширме, — можно? Я захожу.
— Угу.
Виктор вошёл. Оленька лежала на кровати полностью раздетая, лицом вниз.
— Ой, извини!
— Ты же горчичники собрался ставить, не извиняйся. Больная для врача не женщина, а пациент.
— Можно я тебя накрою?
— Нельзя. Начинай.
— Честно говоря, я не умею.
— А целовать, целовать умеешь? Какой же ты телёнок! Нельзя же так. Обними хотя бы, если помочь не хочешь. Видишь же, девушка страдает, мается. По тебе, между прочим, сохну. Скажешь, не знал, не видел… а чего ты вообще замечаешь! Думала, догадаешься, подойдёшь, прижмёшь к сердцу. Ага! Жди. Так и помру девственницей. Ну почему ты такой недогадливый, робкий!
— У тебя, похоже, температура высокая. Наверно воспаление лёгких. Сейчас скорую вызову. Потерпи, Оленька!
Виктор трогал её кожу губами, как обычно это делала мама, проверяя, есть ли жар. Тело действительно горело.
Оленька перевернулась, обхватила Витькину шею руками, принялась расстёгивать пуговицы на его рубашке.
Юноша моментально впал в прострацию, закрыл глаза, перестал дышать.
Подчиняясь гипнозу извне и врождённому инстинкту охотника, Витька неловко прикоснулся к обнажённой груди, которая тут же откликнулась набухшими сосками.
Кожа упругих округлостей обожгла пальцы неведомой энергией, настойчиво требующей исследовать каждый миллиметр обнажённого тела.
Внутри грудной клетки лопнула и разогнулась некая пружина, заставившая немедленно действовать.
Юноша схватил Олю в охапку, прижал к себе, начал лихорадочно целовать Бесстыдная нагота требовала реализации задуманного природой процесса, последовательность которого не вызывала
