Но Млада не торопила её. Казалось, черноволосая женщина-кошка просто наслаждалась её присутствием и возможностью прикоснуться, обнять, понюхать. После ужина она стала собираться в ночной дозор, и Дарёна смутилась, увидев её в полном воинском облачении – кольчуге с пластинками брони, наручах, сапогах и круглом шлеме со стрельчатым заострённым наносником, придававшим лицу какое-то жутковатое, совиное или ястребиное выражение. Опоясавшись мечом и накинув плащ защитного травяного цвета, Млада подняла наголовье, привлекла оробевшую Дарёну к себе и тихонько чмокнула в нос.
«Обычно я на себе всё это железо не таскаю, – усмехнулась она, нежно пожимая пальцы девушки. – Но приказ есть приказ. Буду на рассвете… А ты спать ложись, ни о чём не тревожься».
Легко сказать – «не тревожься»! Оставшись одна, Дарёна забралась под одеяло, но от ощущения тепла и спокойствия, которое уютно окутывало её рядом с Младой, не осталось и следа. Изматывающий рой мыслей жужжал в голове, не давая уснуть. Сначала Дарёна думала о матери, и подушка под щекой намокла от слёз. Душистые травы в тюфяке похрустывали при поворотах с боку на бок, а перед мысленным взглядом девушки всё летали красные петушки и клевали смородину… Хотелось сорвать этот рушник со стены и уткнуться в него лицом, что Дарёна и сделала. В почти полной темноте она пробралась из спальни в горницу босиком, нашарила на стене бахромчатый край ткани и прижала его к мокрым глазам. Казалось, рушник ещё хранил доброе тепло вышивавших его рук и призрак родного запаха…
Вдруг на плечи девушки опустились две лёгкие руки – призрачно-прохладные, но очень цепкие. Дарёна застыла ледяной глыбой, ощущая впившиеся в кожу когти. Она была уверена, что в доме Млады не могло водиться никакой нечисти, но, видно, ошиблась. Маруша и сюда протянула свою чёрную лапу, сотканную из хмари…
«Дарёнка, – причудливо дробясь гулким эхом, зашептал знакомый грустный голос. – Вернись, я тоскую по тебе…»
Сердце горестно сжалось: Цветанка?! Дарёна обернулась, как ужаленная, и обмерла, увидев горящие в темноте жёлтые огоньки глаз. Не человеческих – звериных.
«Я найду тебя, – дыша жаром, зашелестел ей в лицо потусторонний шёпот. – Я приду за тобой… Жди. Я заберу тебя!»
Тысячи ледяных иголочек впились в онемевшее, скованное неподвижностью тело Дарёны, а одеяло давило на грудь с тяжестью каменной плиты. Одеяло?!… Запах трав, скомканная до твёрдости подушка под головой. Значит, сон?…
Похоже, да… Она хотела пойти и взять рушник с петушками, но так и не пошла – заснула. И ей снова привиделась Цветанка в облике когтистого чудовища… «Я приду за тобой», – леденящим эхом отдавался в ушах Дарёны этот жуткий полушёпот, и мучительный, тягучий страх оплетал её по рукам и ногам паучьими тенётами, не давая шевельнуться. Она была бы счастлива увидеть Цветанку, но живую и здоровую, родную и васильковоглазую, а это растворённое во тьме чудовище с голосом подруги внушало лишь ужас и тоску.
Ещё очень долго девушка таилась перепуганным комочком под одеялом, то и дело леденея и боясь вздохнуть. Она молила солнце поскорее прогнать эту обездвиживающую, пропитанную страхом темноту, шевелящуюся паучьими лапками и кишащую кошмарами. Рушник с петушками висел на стене за дверью, как недосягаемый светоч… Только он был способен прогнать призрак хмари, но как встать с постели, как сделать шаг в этом живом, дышащем мраке?… Сотни маленьких тварей пялились из него на девушку – юрких, отвратительных чёрных комочков слизи. Дарёне казалось: если она встанет, то они разом накинутся, присосутся и выпьют из неё всю жизненную силу. Всё, что ей оставалось – это ютиться под спасительным одеялом и обуздывать рвавшееся из груди дыхание, чтобы оно не было таким громким…
Стоило ей сомкнуть утомлённые, горячие веки, как на неё навалился новый кошмар. На грудь ей уселось звероподобное создание, удушая своей тяжестью и сковывая тело взглядом тлеющих, как угольки, красных глаз. Дарёна не могла шевельнуться, чтобы согнать его, а оно дышало ей в лицо, ухмыляясь своим уродливым чёрным мурлом. Тело девушки лежало бревном, а душа в нём обожжённой бабочкой билась от ужаса, не в силах заставить двинуться хотя бы палец. Нет… Большой палец всё-таки удалось согнуть, и чудище, издав тягучий, пронзительный писк, спрыгнуло, напоследок горячо дохнув Дарёне в ухо…
Обездвиженность отступала медленно. «Да что ж такое, – в отчаянии думала девушка. – Когда же придёт утро? Когда вернётся Млада?» Осторожно, обмирая от каждого шороха, Дарёна перевернулась на бок. Она давно приметила, что на боку ей почти не снились страшные сны, а на спине – часто. Запах трав в тюфяке немного успокаивал, тесно сплетаясь в мыслях Дарёны с образом Млады. Стоило подумать о черноволосой женщине-кошке, как незабудковое тепло её глаз тут же окутало девушку, прогоняя страх и наполняя сердце светом и покоем. Ледяные иголочки растаяли, паучьи тенёта лопнули, живые сгустки слизи утекли сквозь щели. Спасение стояло с сияющим мечом в руке, грозно сверкая ясной синевой глаз из-под шлема, и тьма, дрогнув, отступила…
Но покой воцарился в душе Дарёны ненадолго: пришла новая напасть – тревога за саму Младу. Под стук и шорох дождя за окном и завывание ветра в трубе девушка с тоской думала: как же она там, в темноте, в непогоде, в сырости и холоде? Есть ли у неё место, где укрыться? Что за собачья служба… Тьма же хоть и отступила от Дарёны, но за пределами дома была всё так же густа и полна опасностей. Да, Млада могла постоять за себя, но… А вдруг она столкнётся с чем-нибудь непосильным? В голове девушки рисовались картины, одна страшнее другой, и только в синих предрассветных сумерках сон всё же согрел её и сомкнул ей веки на краткое время.
Проснулась она словно от толчка в бок. За окном была всё та же зябкая синь, но девушка вскочила с постели и принялась натягивать на себя одежду. Скитания не вытравили из неё старой привычки – топить с утра; печь сама почти остыла, но пирог сохранила тёплым. Впрочем, можно и подогреть, чтоб Младе было приятнее завтракать…
Дрова затрещали весело и бодро, разгораясь, а не выспавшаяся из-за ночных страхов Дарёна тёрла слипающиеся глаза и зевала во весь рот, зябко поводя плечами возле печки. Грусть коснулась её серым крылом: когда-то она вот так же хозяйствовала в их с Цветанкой хибарке в Гудке. Стряпала, пекла, варила, пока озорная воровка промышляла срезанием чужих кошельков… Вспомнив ночное видение, Дарёна встряхнула головой. Не хотелось верить, что Цветанка превратилась в желтоглазое чудовище. Хотя… Пусть бы и чудовище, лишь бы была жива! Но тут же перед девушкой снова встала душераздирающая картина – блестящая лужица крови под головой светловолосой подруги. Нет, после таких ран не выживают… Слёзы защипали глаза.
