— Мясо по-веллингтонски и зелень — на тележке, — с неодобрением в голосе сообщила Мэг, ставя перед ними тарелки с дымящимся супом. — Десерт, сыры и фрукты — на серванте. Кофе я принесу попозже. — Она и вышла из комнаты, волоча за собой шлейф своего глубокого неодобрения.
Мэг вполне могла обойтись мясной запеканкой и свежими фруктами, подав все это в менее торжественной малой столовой, где они обычно завтракали. Именно это Селина и имела в виду, когда просила не устраивать ничего особенного. Но Мэг намеренно изобразила из себя мученицу, чтобы тем самым продемонстрировать свое неодобрение Селине, принимающей гостей в столь неподходящее время.
Но Селину сейчас не очень-то волновали причуды Мэг, потому что она чувствовала на себе этот насмешливый взгляд зеленых глаз — он проникал ей прямо в душу. Однако она старалась не отрываться от своей тарелки с супом.
После позорной сцены в гостиной ей бы следовало потребовать, чтобы он ушел. Селина больше всего на свете желала этого, однако ей еще предстояло выведать, зачем ему понадобился Мартин. Сознавая, что надо как-то выходить из этого положения, она подняла голову и спросила холодным и бесстрастным тоном:
— Может, вы все-таки скажете, что вас привело в этот дом?
Она почувствовала прямо-таки детский страх из-за того, что в эту минуту никого из близких нет рядом с ней. Она не могла винить Ванессу, ведь та хотела остаться рядом с Мартином, пока он не пойдет на поправку, но Доминику не было никакой необходимости в такой спешке мчаться в Лондон…
— Но вы же знаете, почему я здесь, — томный бархатный голос звучал мягко и тепло. — Я хотел познакомиться с вами поближе и могу сказать, что вполне удовлетворен своим первым успехом. — Он доел суп и стал разливать по хрустальным рюмкам коллекционное бургундское Мартина. Селина оставила в покое терзаемую булочку и положила ложку.
— Что вы хотите от Мартина? — спросила она жестко, не обращая внимания на его намек на их поцелуй.
— Вопрос поставлен неправильно, скорее меня надо спросить, что я могу сделать для него. — Он все еще мягко улыбался, голос его звучал спокойно, как будто они говорили о чем-то приятном и обычном, а не о мерзких и гадких вещах, которые вызвали у Мартина сердечный приступ. Этот невозмутимый дьявол двигался по комнате, собирал использованные тарелки, расставлял нагретые тарелки для второго, подавал мясо с овощами, как будто именно он был здесь хозяином. И Селина возмущенно фыркнула:
— Нужно быть дурой, чтобы верить вам!
Ей хотелось разоблачить его наглую ложь, бросить ему в лицо обвинение, что лишь одна мысль о его приходе свалила пожилого Мартина с сердечным приступом. Однако она не могла позволить себе такую роскошь. Она должна была сделать все, чтобы он не узнал, где находится Мартин, и не появился у него в палате.
Так что Селина ограничилась свирепым взглядом своих желтых глаз. Скрестив руки на груди, она наблюдала, как он спокойно режет мясо, добавляет к нему приличную порцию овощей и протягивает ей блюдо, которое она с негодованием отвергла.
Продолжая свою трапезу, он достаточно спокойно спросил:
— Что же вам про меня наговорили? — Он с видимым удовольствием отпил бургундского и наколол на вилку кусок сочной нежной говядины в тесте. — Судя по тому, как вы меня встретили, я понял, что Ванесса уже поговорила с вами и дала мне весьма нелестную характеристику. Не сомневаюсь, что Доминик с удовольствием добавил кое-что от себя.
Он приподнял черную бровь, выражая насмешливое полупрезрение, но Селина решила поставить его на место, переведя игру на свое поле, и сказала ему откровенно:
— Мне говорили, что вы сын Мартина. Что Мартин материально помогал вам и вашей матери, пока она не умерла. Вам тогда было уже восемнадцать, и вы вполне могли позаботиться о себе сами. — Она отодвинула от себя нетронутую еду и пригубила рюмку, надеясь, что вино поможет успокоить ее напряжение. — Все считают, что вы собираетесь пользоваться материальной поддержкой Мартина до бесконечности.
Селина надеялась, что ей удалось достаточно тактично выразить свою мысль. Разумеется, она не собиралась миндальничать с ним, она помнила рассказ Доминика и то, как сообщение о его приходе подействовало на дядю, так что он заслуживал и более суровых слов. Однако у нее уже была возможность видеть, как он реагирует на ее намеренные оскорбления, и поэтому решила не повторять их.
— Понятно. — Он положил на стол нож с вилкой и как-то странно посмотрел на нее. — А кто-нибудь из них говорил вам о моей матери что-нибудь другое, кроме того, что она умерла?
Селина быстро опустила глаза. Доминик говорил. Но если она перескажет ему то, что рассказывал Доминик, например то, что мать Адама Тюдора была распутной женщиной, совратила неопытного юношу намного моложе себя и всю жизнь вытягивала из него деньги, а после ее смерти то же самое пытается делать Адам, то это может вызвать его гнев, который он наверняка выразит в весьма своеобразной форме.
Так что она промолчала, но, похоже, он читает ее мысли, потому что лицо его помрачнело, а глаза сузились в щелочки.
— Простите, — с усилием произнесла Селина и встала. Все ее вежливые слова казались такими фальшивыми, что ей было просто неловко произносить их. Затем она быстро добавила:
— Вы должны понять, что зря теряете время, приходя сюда и доставляя неприятности нашей семье.
Это все, что она могла сказать ему, не сообщая о болезни Мартина. В глазах ее сверкнул холодный блеск. У нее было одно желание — избавиться от визитера раз и навсегда.
Но у Адама были другие намерения. Он не пошевелился, провожая глазами ее высокую фигуру, слегка покачивающую бедрами, когда она направлялась к двери. Затем его божественный голос прорезал тишину.
— А вам не приходило в голову спросить себя, почему Ванесса и Доминик нарисовали меня в столь черных красках? И не говорите, что нет. Достаточно вспомнить, как вы встретили меня. И вас не удивляет, что они оба моментально смылись?
Затем он медленно, по-кошачьи поднялся со стула и позвал ее, едва шевеля губами:
— Подойди сюда. Я еще не закончил, и у меня есть еще что сказать.
Она сверкнула глазами, но быстро отвела взгляд в сторону, потому что почувствовала, как забилось в груди сердце. В том, как он смотрел, двигался и говорил, было что-то обволакивающее, завораживающее и нереальное. Селина произнесла деланно ледяным тоном:
— У вас слишком преувеличенное мнение о собственной персоне. — Она приподняла подбородок, но неожиданно для себя невольно скользнула взглядом навстречу его насмешливым зеленым, глазам. И хотя она чувствовала, как предательская краска заливает ее нежную кожу, но не отвела взгляда и не отступила перед этим наглым типом:
