— Ну, можно и так сказать, — согласилась она. — У нас остался дом в Норвуде, довольно большой и старый, и так как аренда почти закончилась, адвокаты посоветовали мне его продать. То есть его надо было либо продавать, либо делать там ремонт и сдавать внаем. А я как-то не могу представить себя в роли квартирной хозяйки.
— А почему нет? — усмехнулся Мэллори. — Хотя, мне кажется, из вас вышла бы неважная хозяйка.
— Почему же?
— Вы слишком мягкая, слишком щедрая. Жильцы немедленно сели бы вам на шею.
— Вот и нет. Я была бы с ними очень строгой, — запротестовала Фелисити, затем, не выдержав, рассмеялась. — Ну, может, и не была бы. Мне бы хотелось, чтобы им было хорошо и уютно.
— Вы бы не стали настаивать на плате, если у них туго с деньгами, а это очень дурно влияло бы на их мораль. Так люди и попадают в силки долгов.
Мэллори повернул яхту по направлению к острову.
— А кем был ваш отец? То есть, я хочу сказать, по профессии.
Хотя Фелисити и считала, что любопытство мистера Мэллори заходит слишком далеко, она без колебаний отвечала на его вопросы. Ей это было не впервой, потому что и раньше ей приходилось беседовать на подобные темы с другими врачами-окулистами.
— Он занимался исследовательской работой в области химии.
— А вы не знаете, у него были какие-нибудь проблемы с глазами?
Фелисити на секунду нахмурилась. Все это содержалось в тех выписках из истории болезни, которые мистер Мэллори отказался у нее взять.
— Нет, никаких, правда, во время работы он иногда надевал очки. Так многие делают.
— Разумеется. Тревор сказал, что зрение начало сдавать приблизительно три года назад. Это так?
— Да, что-то около того.
— И у вас нет никаких догадок, что могло послужить причиной? Какими видами спорта он занимался? Боксом? Нырянием, верховой ездой?
— Ну, только не боксом. Он хорошо плавает, но он не очень хороший ныряльщик, — ответила Фелисити с улыбкой. — И у нас не было достаточно средств, чтобы заниматься верховой ездой.
Яхта причалила к Изола-Рондинэ, но не в том месте, куда они подъехали с Тревором в прошлый раз. Сейчас они были возле скалистого обрывистого берега, и Берн перебросил через борт три резиновые шины, чтобы яхта не ударялась о скалы.
— Сможете залезть туда? — спросил он, подведя яхту к отвесной железной лестнице.
Фелисити посмотрела ему прямо в глаза.
— Не поздно ли об этом спрашивать? Откуда вы знаете, что у меня не кружится голова от высоты?
— А я решил рискнуть. — Он усмехнулся. — Да вы, я смотрю, мне выговариваете? Могу вам гарантировать, что поймаю вас, если вы свалитесь.
Девушка повернулась к лестнице и полезла наверх. Добравшись до конца лестницы, она вспомнила, что оставила внизу свою сумочку, и крикнула Мэллори об этом.
— Я несу ее в зубах! — прокричал он.
— Хорошо, молодец, Ровер! — негромко прошептала Фелисити. — Хорошая собачка!
Она не знала, что в чистом воздухе звук разносится далеко и Берн ее услышал. Когда он залез наверх и встал рядом с ней на вымощенной камнем тропинке наверху скалы, он сказал:
— И не думайте, что я из тех, кто будет носить вам поноски.
— Нет, нет, что вы. Простите меня.
— То есть вам не жаль, что вы меня назвали собачкой?
— Можете спорить сколько угодно, мистер Мэллори. Я же признаю, что проиграла.
— Спорить? Да с вами совершенно невозможно спорить! — воскликнул он. — Давайте лучше пообедаем.
— А здесь есть деревня? — спросила Фелисити.
— Да, очень маленькая. Церковь, несколько домиков и лавочки. Мы туда пока не пойдем.
Он повел ее вниз по склону на песчаную дорожку, и они вышли к дому, скрытому за кустарником, олеандрами, юкками и гортензиями. Во дворе кудахтали куры, черно-белый кот лениво развалился у забора и следил за неожиданными визитерами с вкрадчивым безразличием.
Берн толкнул внутрь незапертую дверь и вошел в коридор, кивнув Фелисити, чтобы она следовала за ним.
Через мгновение низенькая, пухлая итальянка вышла им навстречу, и широкая улыбка расцвела на ее круглом лице.
— Синьоре! — воскликнула она, протягивая к Берну руки, словно желая обнять его. — Veramente!
Потом посыпалась быстрая неразборчивая итальянская речь, и Фелисити поняла только, что сначала Берн спрашивал про семью синьоры, потом — не может ли она покормить их обедом.
— Си, си, си! — прокричала женщина, непрерывно и энергично кивая. Фелисити была представлена синьоре Ломбардо. Черные блестящие глаза синьоры смотрели на девушку с нескрываемым любопытством.
Их с Берном провели в тень огромного кедра, где спешно накрывался стол, и уже через несколько минут они пробовали вкуснейший суп.
— Она ваша давняя знакомая, как я поняла? — поинтересовалась Фелисити у Берна.
— М-м… — невнятно отозвался он. — Когда я приезжаю на остров, она обижается, если я не захожу к ней.
После супа была подана пицца, потом — сыр и фрукты, и все это сопровождалось целым графином красного вина немалой крепости.
После окончания трапезы синьора Ломбардо пришла и выпила с ними бокальчик вина. Видимо, Берн понимал по-итальянски достаточно хорошо, чтобы разобрать тот ураганный поток слов, который исходил от синьоры, но через несколько минут он повернулся к Фелисити и сказал:
— Простите, что мы говорим по-итальянски. Синьора вовсе не понимает по-английски. — И он озорно посмотрел на их хозяйку. — Она — ужасно уродливая старуха! — медленно произнес он.
— Но, но! — воскликнула женщина. — Неправда. — Затем она рассыпалась жемчужным радостным смехом, так что ее полные плечи вздрагивали.
— Ах! Значит, ты все-таки кое-что понимаешь! Ну, хорошо. Ты на самом деле не очень страшная и не очень старая. — Синьора Ломбардо явно не уловила сарказма в его словах. Она была так довольна, словно Мэллори сделал ей тонкий комплимент.
Фелисити думала, не пытается ли Берн Мэллори продемонстрировать ей свою власть над всеми женщинами вообще, старыми и молодыми, англичанками и иностранками. Но позже девушка отогнала от себя эту недостойную мысль, потому что ее подозрения никак не согласовывались с приятным нереальным чувством, которое породил в ней чудесный обед.
Через некоторое время Берн поднялся из-за стола, докурив сигару, и после долгой череды выражений благодарности и добрых пожеланий они наконец сказали синьоре «арриведерчи» и направились на другую часть острова. Фелисити заметила, что Мэллори подарил хозяйке какой-то подарок, а не дал денег за обед, что свидетельствовало о его тактичности.
Короткая прогулка привела их к маленькой бухточке. Дорожка, которая шла к пляжу, была узкая и крутая, и Берну приходилось отступать в сторону, когда кто-нибудь попадался им навстречу. Девушка с густыми черными волосами, крупными кудрями рассыпавшимися по плечам, вежливо сказала им «грацие», потом удивленно уставилась на Берна, и в глазах ее был почти ужас.
