— Честно говоря, мне было приятно рассказать тебе о наболевшем. Редко представляется такая возможность.
— Для этого и созданы друзья. — Он внимательно посмотрел на нее. — Думаю, тебе нужен друг.
— Между мужчиной и женщиной не может быть дружбы.
— Это еще почему?
— Так папа говорит. Удел женщины — стряпня, больше она ни в чем не смыслит. Да и мама ему вторит. Мужчинам, говорит, от женщины нужно только одно.
— Тогда давай докажем, что они оба не правы. Мужчина и женщина просто обязаны дружить. Иначе наш мир давно бы провалился в тартарары.
— Согласна. Но вы, испанцы…
— И вы, испанки, — вставил Родриго. — Циники ошибаются. У нас все получится. — Он протянул ей руку. — Дружба?
Она улыбнулась ему в ответ и вложила свою ладонь в его.
— Дружба.
Уголком глаза Родриго заметил, как поглядывают на них окружающие. Мэри осмотрелась.
— Знаешь, что они думают? — спросила она.
— Знаю. Что мы влюблены. Иначе зачем мы держимся за руки и глядим друг другу в глаза.
Действительно, зачем?
Наступило молчание.
— Скажи мы им правду, ведь ни за что же не поверят! — произнесла Мэри.
— Не поверят. Разве им понять, что есть еще что-то помимо любви.
— Как это «помимо любви»? Мы вроде не влюблялись.
— Ну, когда-то это со мной случится. Да и ты встретишь того, кто не вызовет у тебя отвращение с первого взгляда.
— Да, наверное, — сказала она.
— Но, пока этого не произошло…
— Дружба превыше всего. Кстати, ты только что сказал, что влюбишься… И часто это с тобой бывает?
Он покраснел.
— Да ладно тебе, — рассмеялась она, — выкладывай. Я же друг. Наверняка ты чертовски распутен.
— Распутник — это про меня, — признался он. — И как ты меня раскусила? А вот и спагетти с улитками!
Они дружно принялись уплетать это блюдо. Когда со спагетти было покончено, Мэри спросила:
— Что ты вчера так разволновался, когда речь зашла о твоих братьях. Сколько их все-таки у тебя, один или двое?
— Один родной, а другой не совсем.
— Как это? Сводный, что ли? Значит, твои отец или мать были в браке еще до твоего рождения?
— Да нет, не в этом дело, — замялся Родриго. Этот разговор ему был явно неприятен. — Мой отец… У него была связь с одной женщиной. Ее звали Присцилла. У нее родился Хиль-Луис. Он ее сын.
— Хочешь сказать, твоей отец изменял твоей матери?
— Да.
— И она знает, что?..
— И всегда знала. Она пообещала папе, что позаботится о его второй семье.
— Второй семье? — Мэри не верила своим ушам. — Хочешь сказать, что… Постой, они что, выходит, теперь с этой женщиной подруги, что ли?
— Присцилла умерла вместе с папой. В результате несчастного случая. А Хиль-Луис с тех пор живет в нашей семье. Мама вырастила его как собственного сына.
Мэри в ужасе смотрела на него.
— Наверное, твоя мама святая, — только и смогла она выговорить.
— Так и есть.
— Бедняжка!
— Ты заблуждаешься, она не чувствует себя несчастной. Совсем наоборот. У нее властный характер.
— Твой отец разбил ей сердце!
— Сомневаюсь. Они всегда отлично ладили.
— Потому что она была согласна на все: другого выбора у нее не было. Вот что я об этом думаю!
— Я вовсе не из-за этого не стал ничего рассказывать вчера вечером. Просто на меня все смотрели: твои мама и отец, братья и сестры, родственники… Я просто не смог…
До Мэри дошло, что Родриго ужасно смущен. Это ей понравилось.
— Да ты просто выходец из девятнадцатого века. Такой же старомодный, как те испанцы на выцветших от времени фотографиях в нашем семейном альбоме.
— Что я испанец, это точно, — признался Родриго. — Но и ты испанка, нравится тебе это или нет.
— Ничего подобного!
— Что толку отрицать, это сразу видно.
— Алькасар, предупреждаю, ты напрашиваешься на неприятности!
Он опустил голову и принялся доедать стоявшее перед ним блюдо.
— Расскажи мне лучше о своем сводном брате. Он и впрямь стал настоящим членом вашей семьи?
— Нет, но это не наша вина. Он сам не хочет иметь с нами ничего общего. Живет в деревушке, где родился, работает, сам землю пашет. И терпеть не может богатеев. Поэтому, очевидно, и нас на дух не переносит, даже отказался от причитающейся ему доли папиного наследства. Недавно он стал встречаться с одной девушкой, не местной; похоже, даже влюбился в нее. Мы все ждали, когда же будет свадьба, и тут, представляешь, он узнал, что эта девушка богата. Их отношениям пришел конец. Он просто-напросто прогнал ее.
— А она что?
— Ничего. Не на ту напал! Марсия — так ее зовут — самостоятельная женщина, фотомодель, между прочим. Она теперь от него не отстанет. Сняла дом неподалеку и поселилась там. Он злится, но поделать ничего не может.
— Молодец! Эта Марсия мне по душе.
— Уверен, вы бы с ней подружились. В конце концов, она добьется своего. Она девушка умная.
— Как они познакомились? Как она оказалась в этой заброшенной деревне?
— Проезжала по шоссе, и у нее заглохла машина. А мой сводный братец, на ее беду, оказался поблизости. — И, не давая ей возможности продолжить расспросы, Родриго сказал: — Ну как, нравится?
— Кормят здесь отлично.
— А будет еще лучше, если купят морепродукты у Алькасаров! — И он принялся расписывать Мэри достоинства своего товара.
— Кстати, я заметила, вчера вечером Карлос Оривера так и лип к тебе. Он, кажется, чем-то недоволен?
— Рвет на себе волосы от досады. Мы собирались продавать его мясо, но, проведя экспертизу, убедились, что нашим требованиям оно не соответствует. Вот он и злится. Мы с Рикардо давно ему сказали: будет нормальное качество — будем продавать. Но он и пальцем не пошевелил, чтобы хоть что-нибудь сделать. Раз так, пусть пеняет на себя. — Родриго рассмеялся.
Чем дальше, тем больше Мэри подпадала под его обаяние. И тем больше убеждалась, что не зря заочно отвергла его. С его-то шармом, с его фигурой, с этим лицом, на котором вечно сияет улыбка, он был просто создан для обожания. И любой девушке на ее месте нужно одеться в самую непробиваемую броню, иначе его стрелы тут же пронзят ей сердце.
— Сколько ты еще собираешься пробыть в Лондоне?
— Не знаю. Дня два-три. Мне еще предстоит поколесить по стране. Уэльс, Шотландия, затем Ирландия — везде меня ждут.
— Ты говоришь, как кинозвезда, — рассмеялась Мэри.
— Какая уж тут звезда. Рикардо прямо-таки насел на меня. Все требует и требует, чтобы я заключал как можно больше контрактов. Иначе не видать мне больше Британии как своих ушей.
— Прямо рабовладелец какой-то!
