— Я прослежу за доставкой.
Хелли купила игрушки, и когда вышла из магазина, то заметила, как оставшиеся покупатели — их было трое у канцелярского отдела — сгрудились и принялись что-то оживленно обсуждать.
В магазинчике, расположенном чуть поодаль, внизу холма, Хелли купила три свитера: два ярко-голубых для мальчиков и красный для Рози. Не то чтобы она боялась, что детишки потеряются, но ей показалось, что было бы неплохо подстраховаться, а в этих свитерах их будет видно за несколько миль: не может быть, чтобы они удержались от соблазна перелезть через стену и побродить по здешним просторам.
Женщина, стоявшая за прилавком, бросала на нее взгляды, пронзительные, точно иглы. Явная любительница посплетничать и, уж конечно, не упустит возможности удовлетворить собственное любопытство и осчастливить новостями друзей и соседей.
— Вы новая владелица «Дома приходского священника»?
— Да, — подтвердила Хелли.
— Знаете, мы были немного удивлены вашим появлением. — Она принесла голубые свитеры требуемого размера, отошла назад и продолжала наблюдать. — Мистер Шерман прожил здесь всю жизнь, в том доме всегда жили Шерманы, с тех пор как его построили.
Хелли отложила два свитера и сказала:
— Что-нибудь красное, пожалуйста, для семилетней девочки.
Продавщица вернулась к стопкам сложенных свитеров и достала то, что просила Хелли.
— Как долго вы были знакомы с миссис Брантон? — спросила она.
— Работала у нее некоторое время, — ответила Хелли. Здесь ее не спросили по примеру Элвис Дэлзелл: «Как вам это удалось?» — но произнесенное продавщицей «О-о-о» тоже прозвучало весьма выразительно.
Вернувшись, Хелли подумала, что хорошо бы детям приехать уже сегодня и хорошо бы мисс Паргайтер быть сейчас с ней.
Но дети, мисс Паргайтер здесь будут завтра, а сейчас ей не с кем было даже перекинуться словом. Хелли включила погромче радиоприемник, послушала десятичасовые новости, потом заиграла музыка, и она незаметно для себя уснула. Когда она проснулась, было уже поздно. Она проспала почти два часа, подогнув ноги и положив голову на ручку кресла, и только теперь почувствовала, как затекли у нее шея и ноги.
Хелли вытянула ноги, и тотчас же тело закололо будто тысячами крохотных иголок. Прошло несколько минут, прежде чем она почувствовала себя в состоянии встать, и встала, потягиваясь, желая лишь одного — добраться до постели и хорошенько отдохнуть, чтобы быть готовой к тому, что принесет с собой завтрашний день.
Сквозь щель под дверью кабинета пробивался свет, следовательно, Роджер Шерман был дома. Должно быть, он вернулся, когда она спала.
Теперь она стояла в холле и смотрела на закрытую дверь. Надо просто из вежливости постучаться и сказать: «Добрый вечер. Я приехала».
Он, разумеется, и так знал, что она приехала. Перед домом стояла ее машина, холодильник и кладовая были набиты продуктами. Да и Уэдделл, конечно, ему все рассказал. Но не могла же она уйти спать, не сказав ни слова.
Возможно, что он даже заглянул в гостиную и видел, что Хелли там уснула.
Она постучала в дверь, и ей ответили:
— Войдите.
Он работал. По всему столу были разложены бумаги. Он поднял голову, и его голос прозвучал так же, как тогда по телефону:
— Да?
— Я вам не помешала? — Она не могла сказать ничего глупее. — Впрочем, я вижу, что помешала, извините, но уже полночь, вы всегда работаете так поздно? — Все это прозвучало глупо и неуместно, и вообще, это не ее дело, так что вторая реплика отнюдь не улучшила положение.
— Довольно часто, — ответил он.
Она спросила:
— Не хотите ли кофе?
— Нет, спасибо, — в точности как Уэдделл.
Хелли заметила у него на столе термос с кофе и полупустую чашку и спросила:
— Может быть, пончик? — Она чувствовала, что всякий раз, как только открывала рот, оказывалась во все более идиотском положении. Хорошо, что он над ней не смеется.
Он даже не улыбнулся.
— Будет очень хорошо, если мы сразу договоримся о некоторых вещах, — сказал он.
К чему ему улыбаться? Кто стал бы улыбаться, окажись в подобной ситуации?
Хелли продолжала умоляющим тоном:
— Я понимаю, что вы должны чувствовать по отношению ко мне. Так же, как и все здесь, но…
— Будет лучше, если мы оставим наши чувства при себе.
— Хорошо.
— Дети приезжают завтра?
— Да. Их фамилия Руни. Тим, Тони и Рози. Они вообще-то не мои дети…
— Вы, конечно, объясните им, что они не должны сюда входить?
— Конечно. — Это было самое малое из того, что она могла сделать.
— Вот и все, что мне нужно. — Его голос звучал отрывисто, темно-серые глаза говорили о том, что он ничего не собирается повторять дважды. — Для меня не нужно ни готовить, ни варить кофе. Меня не надо развлекать светской беседой или составлять мне компанию. За те деньги, которые я плачу, я хочу только одного: чтобы меня оставили в покое. Это вам понятно?
Она кивнула.
— Спокойной ночи, мисс Крейн.
— Спокойной ночи, — эхом отозвалась Хелли.
Когда она подошла к двери, он уже снова писал, покрывая лежащий перед ним лист витиеватым узором цифр. Но, дойдя до двери, Хелли все-таки остановилась и добавила:
— Это не я натолкнула миссис Брантон на мысль оставить мне дом. Я не понимаю…
— Спокойной ночи, — повторил он, и Хелли закрыла за собой дверь, закончив фразу уже в холле, там, где никто не мог ее слышать:
— Я не знаю, почему она это сделала.
Хелли поднялась в свою спальню и приготовилась ко сну. Ей надо поспать, она устала… Ей снилось, что она бредет по болотам, а кругом зима, лютый холод. Шел снег, мимо, словно тени, брели люди. Она кричала им, что сбилась с пути, но, когда они оборачивались к Хелли, становилось видно, что у них нет лиц. И холод, холод, который пробирал до костей…
Она проснулась. Было темно, одеяло наполовину сползло, и холодный ветер с болот дул ей прямо в лицо через открытое окно.
На другой день пришел гость. Он постучал у парадной двери, когда Хелли накрывала на стол в кухне. Она вышла и открыла дверь.
— Доброе утро, — сказал человек, одетый в твидовый костюм с пасторским воротником. — Вы мисс Крейн?
— Да.
— Я Томас Перри. Заглянул узнать, не нужно ли вам что-нибудь.
У него было веселое, открытое лицо, и он был первым человеком в этих местах, который ей улыбнулся.
Хелли распахнула дверь:
— Входите, пожалуйста.
— Дети, стало быть, еще не приехали? — спросил он, вслушиваясь в тишину, царившую в доме. Похоже, он знал все о детях. Интересно только, какая из версий до него дошла — та, по которой это ее собственные дети, или что они малолетние преступники?
